Книга Один среди «тигров» - Сергей Иванович Зверев

Со звоном разбилось стекло.

Женщины плакали, верещали маленькие дети. Церковный сторож Матвеич, хромая на единственной ноге и стуча по камням деревянным самодельным протезом, вышел перед мужиками, размахивая клюкой.

– Я оставил ногу в галицких полях! Кто меня попрекнет, что я не от плоти и крови? Посрамитесь!

Брошенный кем-то камень угодил старику в живот, и он, согнувшись пополам, упал. Часть мужиков кинулась к инвалиду, но еще большая часть ринулась к церкви. Отец Иннокентий упал, сбитый с ног, мелькнула какая-то тряпка, бутылка керосина. По деревянной стене начал расползаться огонь, вылизывая сухое дерево, ставни и резные наличники. Истошно закричала баба, воздух разорвали хлесткие выстрелы наганов. Многие побежали с площади.

Когда люди расступились, в отблесках адова огня, пожиравшего церковь, остался лежать отец Иннокентий, упрямо выставивший вверх кадык и черную как смоль бороду. Из виска струилась яркая кровь и стекала на камни и песок. И там, смешиваясь с грязью, становилась темной.

Сеня Бабенко смотрел на убитого, на его кровь, на то, как она менялась, пока мать за руку не утащила его домой. А вечером скрипнула дверь, в горнице раздалось шушуканье. Сеня отодвинул занавеску и увидел Оксану, младшую сестру отца Иннокентия, молодую двадцативосьмилетнюю женщину. Оксана закрывала ладонями лицо и трясла головой. Платок сполз с ее головы на плечи, волосы были растрепаны.

– Ничего, дитятко, – шептала мать, прижимая к себе Оксану. – Время такое, страшное. Никуда не уходи, живи тут. Не дам я тебя в обиду. Все перемелется – мука будет. Жить надо все равно, даже после такого. Оставайся у меня, прокормимся.

Глава 2

Алексей стоял на броне танка и смотрел на горизонт впереди. Там, за полем, за лесом, – вражеские позиции. Но там еще и земля его Родины, которую помял, затоптал сапожищами ненавистный враг. И этот враг еще силен, он еще тужится сломить сопротивление Красной Армии. Но лейтенант Соколов уже понял, что бить фашистов он умеет. И что вся армия, весь народ не склонили головы, не бежали, а достойно приняли удар в 41-м. И теперь близок момент, когда враг будет сокрушен. «Погоним, прогоним», – шептал Алексей.

– По машинам! – раздавались неподалеку голоса командиров взводов.

Экипажи занимали свои места. Рядом в танковом окопе «Зверобоя» угрюмый Бабенко обходил свою машину, осматривая катки и гусеницы. Что он мог рассмотреть в темноте, непонятно. И вообще какой-то Семен Михайлович не такой в последнее время. Омаев с Колей Бочкиным чему-то посмеиваются, поправляют маскировочную сеть над башней. Логунов подошел к командиру и встал рядом, поглядев на нейтральную полосу.

– Ну что, сегодня многое решится?

– Многое, если не все, – согласился Соколов.

– А ведь я замечаю, что фриц в последнее время не такой. Выдохся он. Ты заметил, командир, что и возраст поменялся в вермахте? Раньше какого возраста был средний солдат у них? Двадцать пять – тридцать лет. Матерые, Европу прошли. Наглые, самодовольные. А теперь у них полно пацанов по восемнадцать лет и мужчин старше сорока. Что это значит? Не надо быть великим стратегом, чтобы понять: у них ресурсов не хватает, и людских в том числе.

– Просчитались они, – согласился Соколов. – Уверены были, что мы лапки поднимем уже через два месяца. Ни техники у них не было, рассчитанной на войну в зимних условиях, ни одежды, ни нефти для производства горючего. А его надо очень много для такой войны. И запала у них уже нет. Ты помнишь того гауптмана, которого мы по пути сюда взяли в плен? В сорок первом они грозились сбрить всех под корень, чтобы и следа от советского народа не осталось. А теперь жизнь вымаливают, навоевались. Думали, мы слабые, с нами будет легко справиться, как с Францией и Польшей.

Лейтенант Соколов и старшина Логунов о многом догадывались, просто опираясь на свой опыт и наблюдательность – второй год все-таки на передовой, в самой гуще боев. Догадывались, хотя и не знали, что многие немецкие генералы были против проведения операции «Цитадель». Не было у групп армий «Центр» и «Юг» достаточных сил для такой масштабной операции. Не было превосходства ни в людях, ни в артиллерии, ни в танках, ни в авиации. Были подозрения, что произошла утечка информации, и советское руководство уже осведомлено о планах Германии на этом участке фронта… Но бойцы не знали и о том, что фюрер настаивал на этой операции, не слушая своих генералов и фельдмаршалов. Гитлер чувствовал, что упускает инициативу, что наступает крах, и пытался всеми силами отсрочить свой конец. Гитлер не знал, не хотел знать и верить в то, что после нового поражения его армия уже не оправится. Фанатичная вера в собственный гений снова подвела фюрера. И сегодня, 5 июля, первыми разорвут ночную тишину отнюдь не немецкие орудия.

В 2 часа 20 минут ночное небо взорвалось огнем, всполохи осветили низкие облака – с закрытых позиций начала бить тяжелая гаубичная артиллерия. От грохота сразу у всех заложило уши. А потом торжествующе взвыли «Катюши», и небо прочертили дымные следы сотен реактивных снарядов. Для врага это было ошеломляюще. Советская артиллерия нанесла свой удар всего за десять минут до немецкой артподготовки. Ударили и по артиллерийским позициям, и по штабам, и по колоннам, развернувшимся для наступления. Атака была страшна своей неожиданностью.

Алексей стоял на башне своего танка и с восторгом смотрел на разгорающееся зарево на западе. Там снаряды крушили и уничтожали врага, неся ему смерть и ужас. И было в этом ощущении некое упоение. Злость и радость смешались, заставив душу ликовать, а кровь – кипеть от желания самому кинуться в бой.

А потом повисла тишина. И все, кто был не на передовых позициях, замерли в ожидании. Что же будет дальше? Враг сокрушен? Последует приказ идти в атаку самим? Но каждый командир и красноармеец понимал, что удар, каким бы сильным он ни был, не сможет уничтожить всех врагов. Бой неизбежен. Но каким он будет? Какой урон нанесет фашистам?

Небо разгоралось утренним светом и расплывалось тишиной. Алексею показалось странным, что еще не запели первые птицы. Даже в траве не шуршала мышь и не бегали юркие ящерки. Алексей не отдавал себе отчета, что еще рано для птиц, просто мозг в данную минуту не выносил тишины. Это была страшная тишина в ожидании смерти – большой смерти, смерти тысяч людей. И эта тишина висела в воздухе, выматывая, заставляя нервы напрягаться до предела. Соколов посмотрел на наручные часы – стрелки показывали 4.35 утра.

И тут случилось неожиданное. Воздух