Книга Неблагая - Ивлисс Хаусман

меня не развезет. В голове гудит, а я пытаюсь понять, что тут происходит. Ну конечно! Жакет сидит плохо, брюки худые, показное веселье. Маскировка! Он тут тоже не местный.

Его удивление перерастает в смесь изумления и любопытства. Он снова наклоняется ко мне:

— А ты что, правда подменыш?

Как ни странно, в его голосе звучит не обвинение, а восхищение. Мной!

Я сглатываю слюну, сдерживая гнев и пытаясь взять себя в руки.

— Нет, я пещерный тролль, просто хорошо маскируюсь. Тебе-то что?

— Да ничего. — Такое впечатление, что если бы у него не было подноса в руках, то он бы уже поднял их для защиты от звучащего в моем голосе яда. — Просто интересно. Так что ты тут делаешь?

Скрещиваю руки на груди.

— А сам? Еще слугой переоделся.

Ухмылка возвращается на лицо парня, приподнимая его круглые румяные щечки, и тут я думаю, что, возможно, поспешила с оценкой его внешности.

— Создаю некоторые проблемы.

Повисает пауза; я думаю: может, просто уйти и сделать вид, что этого разговора не было, — но он таращится на меня так, будто ждет ответа на незаданный вопрос.

Наконец он сдается.

— Твоя очередь.

Я быстро озираюсь, но на нас никто не смотрит. Наверное, следовало бы отсюда убраться, но на меня напало легкое безрассудство.

— То же самое, — шепчу я, чувствуя, как мои губы сами расплываются в улыбке, а вдоль позвоночника бегут мурашки возбуждения.

— Тогда, наверное… пора за дело, — говорит он с видом человека, которому не особо хочется браться за какое бы то ни было дело. Он, скорее, похож на того, кто хочет меня запомнить, а еще — протянуть руку и распустить мою длинную косу.

— Чего уставился? — Я проверяю, на месте ли моя маска. Что-то ведь в моем облике насторожило его, подсказало, что я не местная, а значит, надо срочно это исправить.

Он по-прежнему рассматривает меня совершенно человеческим взглядом голубых глаз.

— Я никогда не встречал подменышей, — говорит он, и его дыхание мягче дуновения ветра.

Тут меня снова охватывает ярость.

— Да наверняка встречал, — говорю я, выныривая из морока. — Большинство людей не знают, что…

Его поднос снова дрожит, стекло позвякивает, стаканы елозят, капли стекают через край, но парень беспечно наклоняется ко мне.

— Я не это имел в виду, — мягко отвечает он, но от этого не легче.

Я смотрю на свои дрожащие руки. Что угодно, только бы не встретиться с ним взглядом. Я шепчу едва ли громче, чем дышу, и снующая вокруг нас толпа шумит так, что слов не разобрать, если не вслушиваться специально.

— И что же ты имел в виду?

— Что никогда не встречал таких красивых подменышей, — говорит он, и я бы отмахнулась от этих слов, как от пустой лести, но выражение его лица кажется таким искренним.

— Рейз!

Оклик на мгновение перекрывает праздничный гомон, парень резко оборачивается на голос, и я не успеваю найтись с ответом.

К нам направляется девушка, ростом выше него и в такой же плохо сидящей форме служанки. Отблески костра пляшут на ее смуглой коже, отчего кажется, что она светится изнутри, а простая кожаная маска не дает спутанным кудрям падать на лицо.

— Рейз! — повторяет она, полностью завладев его вниманием. — Ты что тут делаешь? Тебе некогда флиртовать! Нам надо быть… — Тут она бросает взгляд на меня и умолкает. — В общем, идем. Быстро.

Он глубоко вздыхает и сует мне в руки поднос, не давая опомниться. Потом придвигается вплотную.

— Боюсь, мы продолжим в другой раз, подменыш, — мурлычет он с ухмылкой, которую после некоторых колебаний я все же определяю как раздражающую, а не очаровательную.

— Не надейся, — слышу я свой собственный голос; глаз не поднимаю.

— Рейз! — снова одергивает его высокая девушка.

И они исчезают. Растворяются в толпе, словно их и не было, а я остаюсь на месте — с полуразлитыми напитками на подносе и с открытым ртом.

Глава 3

Я еще несколько секунд стою в оцепенении, пока мир вращается вокруг меня, а потом вспоминаю, что мне надо к служебному выходу. Поднос с каждой секундой становится тяжелее. Мимо проносятся люди, кружась в танце, разбрасывая цветы, хватая стаканы. Под ногами хрустит стекло вперемешку с лепестками — не все удосужились вернуть стаканы туда, где взяли.

Вдруг я слышу тревожный крик. На мгновение сердце подскакивает к самому горлу: я уверена, что Исольду поймали.

Я уже планирую наш с ней побег из тюрьмы, как вдруг понимаю, что это крик другого толка. Он перекатывается по толпе волнами благоговения и испуга. Музыка резко стихает, пальцы музыкантов замирают на инструментах, и самая бурная вечеринка года погружается в тишину.

Вместе с остальными я устремляюсь к источнику беспокойства. Я толкаюсь, пихаюсь, потом натыкаюсь на недоумевающего слугу и сую ему в руки поднос с пустыми стаканами.

Я в этой толпе ниже всех, и потому вижу только переливчатые шелковые туники, пепельно-лиловые рукава, темно-малиновые плащи и убранные цветами затылки. Люди теснятся, напирают, я едва могу дышать.

А потом я вдруг оказываюсь впереди — и наконец все вижу.

По центру улицы идет волк.

Ростом мне по плечо, сплошь мышцы под густым золотистым мехом, он спокойно движется вперед. Толпа почтительно расступается перед ним. На секунду пристальный взгляд волка встречается с моим, и в его желтых глазах я вижу недюжинный ум. У меня перехватывает дыхание.

Волк поворачивает голову. Ее контуры размываются, превращаясь в золотистое марево, а когда цвета вновь обретают плоть, я вижу рыжую кобылу.

Толпа аплодирует и захлебывается в восторге. Я спотыкаюсь, отступаю.