Книга Сезон охоты на кротов - Евгения Витальевна Кретова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я постараюсь помочь.
Виктория усмехнулась:
— Тут, к сожалению, вопрос не в деньгах даже, поэтому ваше влияние может оказаться бессильным — в школе просто не окажется подходящих помещений. Как вы выразились, численность ваших сотрудников и так немаленькая, а если они еще и все с семьями придут… Как разместиться?
Антон кивнул:
— Хорошо. Тогда я умолкаю…
Виктория торопливо добавила:
— Нет-нет, вы меня не правильно поняли: я не отказываюсь, я все узнаю и вам перезвоню. Завтра.
* * *Тори неторопливо выпила кофе. Она любила простой черный, крепкий, с парочкой ложек сахара. На тарелке перед ней лежали желтые ломтики твердого сыра и несколько уже остывших гренок. Аппетита не было.
Она ушла из районной библиотеки из-за конфликта с начальницей. Когда-то тихая и неприметная работа библиотекаря стала внезапно социально-значимой и культурно-образующей. Библиотеки перестали быть просто библиотеками, а стали культурными центрами, центрами притяжения. Виктория активно включилась в новую реальность. Она ей нравилась. Она работала в отделе подростковой литературы. Вела небольшой блог, договорилась, чтобы из него иногда делали репосты в районные паблики в соцсетях. К ней стали приходить подростки — за советом, что почитать, за мнением. А иногда и просто поболтать. Это только закостенелые ханжи уверяют, что подростки не читают. Читают, еще как. Только они другие — нынешние подростки. И читают они по-другому и о другом. Остро чувствуют, когда автор книги начинает манипулировать их мнением, видят фальшь и несправедливость. Они очень жесткие в суждениях — как все подростки, во все времена. Они не знали голодных 90-х и бандитских 2000-х, они не помнят очередей за хлебом и не знают, каково это — жить на одну дедушкину пенсию. Они — ростки благополучного «вчера».
Тем охотнее ребята приходили к Тори, чтобы обсудить шокирующие для них сюжеты — будь то «Поднятая целина» или «Анна Каренина».
Вокруг Виктории постоянно крутились читатели, они создали литературный клуб, делали розыгрыши книг, устроили буккроссинг, публичные чтения… Даже сценки ставили из понравившихся книг.
Культурно-образующая среда, как она есть. Так считала Виктория, весьма довольная собой и вдохновленная результатами. Начальница, как оказалось, были иного мнения.
«Вы не работаете с молодежью», — заявила как-то она.
Виктория опешила.
«Как не работаю? Вот, только что от меня ушли!»
«Ничего не вижу, ничего не знаю. Пьете чай, печеньками их приманиваете, а они культурно просвещаться должны».
«Так они и…»
Начальница продолжала, пресекая все попытки Тори оправдаться:
«Нет ни одного среза знаний, ни одного отчета, ни одной публикации с аналитикой!», — женщина подняла к потолку начальственный палец.
Без бумажки ты букашка — вот, что поняла в тот день Виктория. А потом кто-то из коллег написал на нее жалобу, что она обсуждает с детьми книги, не соответствующие возрастной маркировке, и ее вынудили написать заявление «по собственному желанию».
Виктория рыдала неделю. Ей писали ее ребята из литературного клуба, приходили к ней домой, предлагали делать квартирники. Но чувство обиды, несправедливости не позволяла Тори дышать.
И она пошла в школу.
Безликий книжный фонд, который пополнялся формально, безучастные лица детей, которые от школьной библиотеки ничего не ждали, кроме вовремя выданного учебника, навевали тоску. Тогда и появилась идея проведения школьной библионочи — скорее не для кого-то, а для себя самой, чтобы не взвыть от безысходности.
И вот сейчас она, кажется, должна и без того сумасшедшую идею разрастись во что-то еще более грандиозное. Нет, Виктория не боялась это все организовать, была уверена, что справится, просто… сложно действовать в одиночку.
Оставив остывший и недопитый кофе на столе, она схватила рюкзак и побежала на работу — настраиваясь на предстоящий серьезный разговор с директором. Сегодня она работала до обеда, а значит беседа состоится в первой половине дня.
* * *Беседа настигла ее практически на пороге школы. Василий Егорович будто бы случайно прогуливался в фойе. Заметив вошедшую Викторию, стремительно подошел, подхватил под локоток:
— Виктория Владимировна, дорогая! Что же вы… — Улыбнулся, хотя взгляд не предвещал ничего хорошего. Кажется, директор был взбешен.
Вика прекрасно поняла, о чем он, но предпочла удивиться:
— Что же я? — она уставилась на мужчину снизу вверх и обезоруживающе наивно улыбнулась.
Василий Егорович резко выдохнул и развел руки:
— А то не понимаете? Мне звонил Антон Илантьев, сказал, что предложил вам расширить ваш проект…
Виктория кивнула:
— Было такое. И я отметила, что не имею таких полномочий, я все-таки школьный библиотекарь и помещение для библионочи вы мне согласовали как школьному библиотекарю…
Директор покраснел — яркие пятна вспыхнули у него на шее, чуть выше ворота рубашки, на висках выступили капельки пота.
— Ну что вы, Виктория Владимировна, в самом деле… Человек вышел с инициативой, а вы его, так сказать, по инстанциям…
— Я не по инстанциям, я к своему непосредственному руководителю, — отрезала Виктория. — Вы же мне потом сами голову открутили бы, если бы я согласилась, а у вас какой-то запрет из минобра или еще что-то, о чем я не в курсе, — Виктория высвободила свой локоть. — Как я понимаю, Антон Сергеевич вам позвонил и согласовал. Согласовал?
— Ну, конечно…
Он хотел что-то еще сказать, даже сделал шаг вперед, наступая на Тори. Та ловко увернулась к лестнице, отгородилась стайкой девчонок-пятиклассниц, приобняв их за худенькие плечи, и крикнула:
— Тогда отлично. Я тогда позднее зайду, покажу, как что нужно переделать и что подключить. Вдруг вы кого-то из руководства захотите пригласить.
«Конечно, захочу, — говорил взгляд Василия Егоровича. — И раньше хотел, а уж теперь-то подавно, не то посчитают, что я на сторону московского гостя встал и на мэрское кресло его толкаю».
Он вытер вспотевший лоб рукой, пробормотав:
— Господи ты боже мой, еще посчитают, что я кого-то подсиживаю. — он перевел взгляд на спину удаляющейся Виктории: — Надо было сразу это все прикрыть