Книга На капитанском мостике - Иван Петрович Куприянов

ценный, знающий человек, и я премного ему обязан. Но работать с ним я просто не могу. Сам себе не доверяет. Одни его «знаете ли», «видите ли» чего стоят.

Б о л ь ш а к о в. А ты разве не понимаешь, откуда у него это идет?

П р о к о ф ь е в. Знаю. Но он же не человек, а мимоза. Станешь поправлять — обижается, резкое скажешь — голову под крыло, покраснеет как рак, и слова колом не вышибешь. Да я и сам потом мучаюсь. Сукин я сын. Я же ученик его, по его же книгам учился…

Б о л ь ш а к о в. И теперь многие учатся.

П р о к о ф ь е в. Вот именно. Но ведь строить-то надо! Правительственные сроки, сам знаешь, жесткие, на раздумье нам время не отводится. Вот иной раз народ сто́ящее подсказывает. Ну, думаешь, теперь слово за главным инженером. Сейчас он поддержит, зубами ухватится за живое дело, но… не тут-то было. «Видите ли, предложение любопытное, но нуждается в проверке и уточнениях». Как ляпнет он такое, так и руки отваливаются. И во всем он такой.

Б о л ь ш а к о в. Не подходит, значит?

П р о к о ф ь е в. Вон у меня был главный инженер, на лету все схватывал. Ты не успеешь и слова сказать, да что сказать — подумать, а он уже все понял. Нет, Толстопятов для нашей стройки не фигура. Не знаю, может быть, его в вуз, на педагогическую работу нам порекомендовать?

Б о л ь ш а к о в. Да-а… Хороший ты человек, Александр Андреевич, но к людям ты относишься жестковато. Мы коммунизм строим с теми, кто у нас есть. Надо учиться срабатываться. У нас в последнее время модой стало: чуть что — даешь замену, и никаких гвоздей!

П р о к о ф ь е в. Что ж, если ты считаешь, что он для нас самая подходящая кандидатура, я молчу, пусть работает. Но лично мне он не помощник. Что есть главный инженер, что его нет — один дьявол. В чем ты тоже убедишься.

Б о л ь ш а к о в. Время покажет. И еще одно у меня к тебе дело. Сейчас ко мне заходил рабочий Маркин.

П р о к о ф ь е в. По поводу квартиры? Странный народ! Я же ему сказал, что через месяц-другой он получит.

Б о л ь ш а к о в. Да, но у него положение-то катастрофическое.

П р о к о ф ь е в. Знаю. Получит, это же мелочь.

Б о л ь ш а к о в. Ну да, после того, как ты вчера перевел еще шесть бригад со строительства домов на участки, вряд ли он скоро получит.

П р о к о ф ь е в. Плотина не ждет, впереди зима.

Б о л ь ш а к о в. Конечно, плотина не ждет, а люди всё могут.

П р о к о ф ь е в. Маркин у нас не один.

Б о л ь ш а к о в. Может быть, я не совсем правильно поступил, что не согласовал с тобой, но ордер, который мне вручен по твоему распоряжению, я передал Маркину.

П р о к о ф ь е в (рассмеялся). А ты, оказывается, демократ, Федор Федотович?

Б о л ь ш а к о в. Да, я демократ, но, к сожалению, стал я им по твоей воле.

П р о к о ф ь е в. Что ж, идеальный герой, вот все, что я могу тебе сказать.

Б о л ь ш а к о в. Но ты учти: у меня тоже есть жена, которую я люблю, сын, и мне тоже необходимы условия.

П р о к о ф ь е в. А где я тебе тотчас коттедж возьму?

Б о л ь ш а к о в. Не дашь — в твой вселюсь. А ты в палатку пойдешь.

П р о к о ф ь е в. Гениальное решение!..

Б о л ь ш а к о в. Да-да, я под открытым небом не останусь.

П р о к о ф ь е в (шутя). Федор Федотович, зачем же из-за всего этого вступать нам в конфликт? Давай уж как-нибудь сообща утрясем, договоримся.

Смеются.

Обедал? А то пойдем ко мне.

Б о л ь ш а к о в. Спасибо.

П р о к о ф ь е в. Что ж, счастливо оставаться!

Б о л ь ш а к о в. До свиданья, Александр Андреевич!

Прокофьев уходит. Входит  Л ю б а.

Л ю б а. Федор Федотович, вот сводка.

Б о л ь ш а к о в. Благодарю! (Берет сводку, рассматривает.)

Л ю б а. Федор Федотович, можно я сегодня пораньше уйду домой?

Б о л ь ш а к о в. А что? Вам нездоровится?

Л ю б а. Сынишка в пятый класс перешел. Хочу велосипед ему купить и пообедать вместе.

Б о л ь ш а к о в. Не возражаю.

Л ю б а. Федор Федотович, вас можно поздравить?

Б о л ь ш а к о в. С чем?

Л ю б а. С новосельем. Матвейчук мне сказал, что вы завтра в коттедж переезжаете.

Б о л ь ш а к о в. Путаник этот Матвейчук. Чужой ордер мне подсунул!

З а н а в е с.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Через несколько дней. Вечер. Квартира Большакова в рабочем бараке. Обстановка: кровать, письменный стол, два-три стула. Полка с книгами. На стене — гитара. В углу на маленьком столике — телефон. Б о л ь ш а к о в  ставит на электроплитку чайник. Н а с т я  сидит возле стола.

Б о л ь ш а к о в. Не могут вас держать на стройке, товарищ Буланова, не могут.

Н а с т я. Ну и выгоняйте, ваше право. А что хорошего-то на вашей стройке?

Б о л ь ш а к о в. Так и нет ничего хорошего? (После паузы.) А я знаю и таких, кто считает за честь работать на стройке.

Н а с т я. Велика честь — землю швырять. Такую честь я видела-перевидела.

Б о л ь ш а к о в. Ну да, вы за честь считаете угощение водкой, скандалы в бараках?..

Н а с т я (обрывает). Товарищ Большаков, так это же по злобе на меня наговорили!..

Б о л ь ш а к о в. Допускаю, кто-нибудь один мог на вас наговорить. Но когда о вас говорят многие, то извините. Да и я, товарищ Буланова, видел вас далеко не в приличном состоянии.

Н а с т я. Все на меня!..

Пауза.

Б о л ь ш а к о в. А верно, что вы любого мужчину за пояс заткнете по части ругани?

Н а с т я. За словом в карман не полезу.

Б о л ь ш а к о в. Да!.. Опустились… А ведь вы красивая…

Н а с т я. Я? Красивая?

Б о л ь ш а к о в. Даже очень.

Н а с т я. Что же это вы нашли во мне красивого?

Б о л ь ш а к о в. Глаза, например.

Н а с т я. Глаза? (Смотрится в зеркальце.) Обыкновенные.

Б о л ь ш а к о в. А вы повнимательнее к своим глазам присмотритесь. И руки у вас красивые. Да и вся вы молодая, сильная!..

Н а с т я. Чтой-то вы такое говорите, товарищ секретарь? Уж не влюбились ли вы?

Б о л ь ш а к о в. А вы думаете, что в вас нельзя влюбиться?

Н а с т я. Знаю я вас, мужчин. Все вы одинаковы.

За окном послышалась гармонь, голос Реброва.

(Вздрогнув.) Алешка?!

Б о л ь ш а к о в. Ребров?

Н а с т я. Он.

Б о л ь ш а к о в. Поджидает вас?

Н а с т я. Нет. А может быть…

Б о л ь ш а к о в. Вы любите его?

Н а с т я. Я? С чего это вы взяли? Я просто так с ним, он веселый, сильный, нежадный. Мне хорошо с ним.

Б о л ь ш а к о в. Да, в выборе друзей вы не очень-то разборчивы.

Н а с т я. Для меня хорош и такой. Где его, порядочного, найдешь?

Б о л ь ш а к о в. Но с Ребровым мы особо поговорим. Скажите, Настя, вы помните своих родителей?

Н а с т я. А чего помнить-то, когда их в живых нет. В войну еще погибли.

Б о л ь ш а к о в. А кем был ваш отец?

Н а с т я. Военный. Тетя Даша сказывала, политруком служил.

Б о л ь ш а к о в (в сильном смущении). Политруком?..

Н а с т я. Так. Он в бою в первые дни войны погиб.

Б о л ь ш а к о в. А где он служил?

Н а с т я. На границе где-то.

Б о л ь ш а к о в (еще больше волнуясь). Пограничник?

Н а с т я. Вы думаете, я неправду говорю?

Б о л ь ш а к о в. Нет-нет, говорите, Настя, говорите!

Н а с т я (в недоумении). А чего говорить-то?

Б о л ь ш а к о в. Про отца, про мать…

Н а с т я. Не помню я их.

Б о л ь ш а к о в (достает фотографию).