Книга Ум в равновесии. Медитация в науке, буддизме и христианстве - Б. Алан Уоллес

жизни была делом обычным. Первым учителем медитации, к которому обратился будущий Будда, был Алара Калама. Этот наставник преуспел в самадхи — медитативных состояниях, в которых внимание оттягивается от физических чувств, мысли успокаиваются, а практикующий переживает необычайные блаженство и безмятежность. С буддийской точки зрения та медитация, которой обучал этот мастер, может вести к прямому достоверному постижению прошлых жизней — и потому продвинутые практикующие рассматривали реинкарнацию не как догмат религиозной веры, а как истину, которую можно проверить эмпирически.

Ранние буддийские источники утверждают, что Гаутама быстро достиг самого возвышенного и чистого из видов самадхи, которым учил Алара Калама. В этом состоянии его ум погрузился в бесформенное измерение бытия, лишенное какого-либо содержания, кроме переживания чистого «ничто». Тем не менее это достижение не удовлетворило его желания достичь освобождения от циклов бытия, и потому он обратился к еще более реализованному созерцателю по имени Уддака Рамапутта. Под руководством этого наставника Гаутама достиг еще более тонких уровней самадхи. Тем не менее он понял, что сами по себе подобные состояния медитативного погружения не ведут к достижению его цели — к «высшему состоянию возвышенного покоя» посредством постижения реальности такой, какая она есть. Он осознал, что после завершения подобной медитации и при взаимодействии с будничной реальностью человек все равно подвержен страданиям и лежащим в их основе причинам. Поняв, что достижение этих состояний не устраняет проблему с корнем, Гаутама несколько лет терзал свое тело аскетическими практиками, включая пост; он стремился к освобождению через установление своего рода власти ума над материей. Тем не менее в результате этих практик его тело истощилось, а умственные способности ослабли. Тогда Гаутама понял: достижение самадхи — не окончательная цель, но подобные очищенные состояния сознания можно применять для медитативного изучения природы страданий и их причин.

Среди великих религиозных учителей из истории человечества Будда уникален призывом не верить в некие положения просто потому, что об их истинности говорит много людей, — или потому, что они основаны на давней традиции, на авторитете писаний, слухах, домыслах или почтении к учителю. Вместо того нам, насколько возможно, следует проверять утверждения других людей на собственном опыте и самим решать, верны ли они. Логично заключить, что именно так Будда поступил и с представлениями о реинкарнации, которые в его время преобладали[14]. В самых ранних источниках, содержащих его собственный рассказ о достижении просветления, он повествует: с сосредоточенным, очищенным, податливым и спокойным умом он достиг «прямого постижения» природы сознания и истоков страдания[15]. Сначала он напрямую узнал конкретные обстоятельства многих тысяч своих собственных прошлых жизней в многочисленные периоды сжатия и расширения мира. Вторым видом прямого постижения стало созерцательное наблюдение за чередой жизней других существ. При этом он увидел взаимосвязи между их действиями и плодами поступков, проявлявшимися в последующих жизнях. Третьим видом прямого познания, обретенного в ночь просветления, стало постижение четырех благородных истин: «Я напрямую узнал — так, как есть, — что „Это страдание“, что „Это исток страдания“, что „Это прекращение страдания“ и что „Это путь, ведущий к прекращению страдания“». Именно на этом этапе Гаутама и стал буддой, «пробужденным», потому что его ум полностью освободился от всех омрачений и завес. В этой реализации нирваны он отыскал наивысшее состояние великого покоя, к которому стремился. Оставшиеся сорок пять лет своей жизни он посвятил тому, чтобы вести к подобной свободе от страданий других людей. Из-за этого его стали называть Великим Лекарем, показавшим, как реализовать подлинное благополучие, очищая ум от загрязнений, взращивая добродетель и обретая созерцательные прозрения относительно природы реальности.

В этом чрезвычайно кратком обзоре истоков медитации в греческой философии, христианстве и буддизме мы увидели несколько общих тем и прозрений. При этом ориентация медитативной практики в разных традициях различается — так же как и интерпретация опыта созерцания. Пифагорейцы считали, что Вселенная имеет упорядоченную природу, и верили в одно высшее божество, превосходящее все остальные, хотя при этом, вероятно, и принимали классический греческий политеизм. Медитация для них была тесно связана с музыкой, математикой и астрономией. У христиан она была сосредоточена на единении с единым высшим Богом. У буддистов, разделявших индийскую веру в существование множество богов, медитативная практика использовалась для достижения освобождения из циклов бытия. При этом очевидно: и на начальных, и на более поздних этапах формирования каждой из этих традиций медитация сыграла жизненно важную роль.

3

Научная экстернализация медитации

Хотя созерцание и лежит у истоков западных религий, философии и науки, в современных научных дисциплинах оно почти никакой роли не играет. Такое положение дел — не следствие постепенного угасания, как в случае с медитацией в христианстве; его причины сокрыты у истоков современной науки, в XVII веке. В тот период существование сверхъестественного мира, который состоял из Бога и других духовных сущностей, включая дьявола и ангелов, рай и ад, необходимо было принимать на основе авторитета Библии. За понимание этого измерения реальности отвечали богословы, воззрения которых принимались на веру. Человеческую душу можно было рассматривать как нечто духовное — в том смысле, что она происходила от Бога и обладала свободной волей, не зависящей от тела и физического окружения. В то же время душа представляла собой часть природы, ведь она управляла телом и подвергалась воздействию физических чувств. Итак, в духовные аспекты души нужно было верить — они происходили от божественного авторитета, — а ее природные аспекты объясняли философы, которые в первую очередь полагались на силу своих рассуждений. Ученые должны были стремиться к пониманию третьего измерения реальности — внешнего мира материи и природных сил, и полагались они при этом на прямые наблюдения и эксперименты.

Слово «медитация» можно возвести к индоевропейскому глагольному корню «мед», который означает «размышлять» или «измерять». Как мы уже увидели, в раннем христианстве медитация была привязанным к опыту средством для обретения непосредственных созерцательных прозрений о природе реальности. Однако в средневековой схоластике и в современной философии медитацию низвели до рациональных интроспективных размышлений. В стремлении к пониманию внешней Вселенной, состоящей из материи, наука изобрела собственную «медитацию»: измерение физических процессов, достоверность которого могли бы подтвердить все компетентные наблюдатели.

Все великие первопроходцы в науке XVII века были набожными христианами, а их изыскания относительно мира природы можно было бы рассматривать как мистическую попытку объединить человеческое понимание природного мира с пониманием Бога. К этой же цели со времен Августина стремились и христианские созерцатели; при этом они предполагали, что эту цель невозможно реализовать при жизни — только на