Книга Брак с другими видами - Юкико Мотоя

я посидела с нею. Что-то не так. Я жду, но она молчит.

Палящее солнце подползает к зениту. Все утро его лучи заливали здание, оставляя эту лавочку в тени, но уже очень скоро они доберутся досюда и выплеснутся на наши лица. Я представляю, как ослепительно вспыхнут тогда седины Китаэ-сан, и просто не смею оставить ее одну.

— Может, сходим в кафе? — предлагаю я. И тут же пугаюсь: не слишком ли я наглею? До сих пор мы с этой почтенной дамой встречались только в ветклинике и в собачьем вольере… Но она вдруг поднимает голову и смотрит на меня снизу вверх.

— Да, конечно… Идем! — кивает Китаэ-сан. И уверенно, ни разу не дрогнув, поднимается на ноги. — Знаю неподалеку местечко, где подают отличное кори-адзуки[4]!

К пожарной двери она шагает так бодро, словно семьдесят скоро стукнет кому угодно, только не ей.

Мы выходим на улицу и вскоре попадаем в заведеньице чуть в стороне от торговых кварталов. Старомодное, с закопченными стеклами и кружевами на окнах. Усевшись за столик под кондиционером в углу, Китаэ-сан достает из кармана белый платок, промакивает лоб и бормочет:

— Ну вот, теперь захотелось наполитан[5]… А ты, Сан-тян, чего-нибудь съешь?

Я на секунду теряюсь, но вспоминаю про кори-адзуки и выбираю десерт из фасоли со льдом, ибо дома только что проглотила жареный плов с яйцом и латуком.

Спрашивать у нее, что случилось, кажется мне излишним. Я молча смотрю, как тает лед у меня в стакане, и прислушиваюсь к телевизору, бубнящему из другого угла, пока вилка, которой Китаэ-сан размешивала лед у себя, не замирает в ее стиснутых пальцах[6].

— Только не считай меня чудовищем, — наконец выдыхает она.

Что на это ответить? Понятия не имею. Заметив мою растерянность, она поправляется:

— Прости, соврала… Нет уж. Лучше считай!

Что так, что эдак — ясно одно: рассказ ее будет нелегким.

— Да что вы… Но я же… Ни то, ни другое… — лепечу я над своими льдинками, размалывая их ложечкой в мелкую крошку.

— Все дело в Сансё! — начала Китаэ-сан обреченно, уткнувшись взглядом в наконец-то поданное спагетти. — Похоже, его недержание вылечить невозможно.

— О-ох… — протянула я. Насколько я помню, мочиться на что попало Сансё начал внезапно и без какой-либо явной причины. И Китаэ-сан начала ездить с ним по ветклиникам с прошлого лета, то есть почти год назад.

— Каким только светилам его ни показывала — никто не знает, что делать!

Она тянется через стол к баночке с натертым сыром, и ее долгий вздох напоминает мне затяжной ураган.

Наша кошка, Дзороми, одно время тоже ходила мимо лотка — видимо, в знак протеста против ее разлучения с матерью. Моча ее воняла невыносимо: как я ни оттирала весь дом, сколько химикатов ни изводила, проклятый запах не исчезал. Но что самое страшное — Дзороми снова и снова гадила там, где раньше уже отметилась. А конкретно — на дорогущем ковре, который мы купили на радостях после свадьбы, но в конце концов — увы! — просто выкинули, замучившись таскать его каждую неделю в химчистку. И хотя наша «уринальная драма» прекратилась всего через месяц, бездонное отчаяние от мысли, что этот ужас не кончится никогда, еще настигает меня порой, доводя до испарины.

С тех пор мы с Китаэ-сан эту проблему не обсуждали, но я почему-то не сомневалась в том, что она разрешилась и у Сансё…

Так, значит, Китаэ-сан сражается с этой напастью уже почти год? Я гляжу на нее с восхищением.

— Ну, и как вы теперь?

Все, что эта женщина сдерживала в себе так долго, вдруг вырывается из нее, точно пробка из бутылки с шампанским.

— Если честно, на грани срыва… Я помню твою жуткую историю с ковром. Но у нас Сансё начал прямо с прихожей. Сперва я решила, ну ладно, пол деревянный, отмою, и убирала за ним с легким сердцем. Да только мочился он всегда в одном и том же углу. И уже очень скоро доски пола в прихожей насквозь пропитались вонью. Такой едкой — хоть из дому убегай! Вот тогда мы прямо там, в уголочке за входной дверью, и устроили ему нормальный лоток. На взгляд снаружи — полная дичь. Но нам, поверь, было уже не до шуток…

Выпалив все это на одном дыхании, Китаэ-сан наконец возвращает на стол баночку с натертым сыром, которую до сих пор сжимала в руке. Толстый слой сыра скрывает ее спагетти, точно огромный сугроб.

— С этого-то все и началось! — продолжает она. — Хотя, может, остановись я вовремя — ничего бы страшного не случилось…

В отместку за то, что его лишили любимого места, Сансё решил пометить в доме весь текстиль. И весьма оперативно умудрился зассать на века все подушки дивана, все кресла, все белье в стирке и всю их с мужем кровать, каждый раз меняя очаг поражения. Ни одна из уловок, предложенных ветеринарами, с этим котом не срабатывала. Они обклеили скотчем и гигиеническими подстилками все поверхности у дивана и кровати, обе подушки и одеяло. В итоге их постель начала омерзительно хрустеть, словно они засыпáли внутри какого-то ящика для посылок.

Но оба терпели. Лишь однажды попытались лишить его свободы, заточив в кошачью переноску. Однако Сансё поднял такой вой, будто у него на глазах убивают родную мать, и слышать эти звуки Китаэ-сан оказалась уже не в силах. Тогда же она услышала от приятеля, что его кошку в такой ситуации излечила полная смена окружающей обстановки. Ухватившись за эту идею, Китаэ-сан начала выносить Сансё на прогулки в вольер.

— Знаешь, сколько теперь в нашем доме кошачьих лотков? — говорит она, провожая взглядом официантку, только что подлившую в наши стаканы воды. — Тринадцать. Три-над-цать!! Вот и поди разбери: то ли я держу в доме кота, то ли кот позволяет мне жить у него в туалете…

Китаэ-сан смеется, но я по-прежнему не знаю, что на это сказать, и молча отправляю в рот фасолину за фасолиной. Наш разговор напоминает мне болотную топь: чем сильнее дергаешься, тем глубже увязаешь.

— Но что же вы решили в итоге? — спрашиваю я.

— В итоге мы… решили его отпустить, — чуть запнувшись, объявляет Китаэ-сан.

Конечно, на самом деле они хотели, чтобы кто-нибудь забрал его к себе. Да только кому нужен питомец с фатальным недержанием мочи? Была идея оставить беднягу во дворике синтоистского храма, но уж слишком не верилось, что одиннадцатилетний Сансё сумеет приспособиться к дикому образу жизни.

— Все пыталась придумать что-нибудь, маялась, маялась, чуть мозги себе не сломала. Какое-то время даже