Книга Наукообразная чушь. Разоблачение мошенничества, предвзятости, недобросовестности и хайпа в науке - Стюарт Ричи

статью с рассмотрения в их журнале, поскольку они посмели отправить ее другому физику для оценки)[38]. Только в 1970-х годах уже все журналы начали применять современную практику отправки поданных на рассмотрение статей независимым экспертам на рецензирование, присвоив им роль фильтра, какую они и играют сегодня[39].

Обычно рецензенты выполняют свою работу анонимно, что одновременно и благословение, и проклятие. Благословение – потому что анонимность позволяет им без обиняков высказывать свою точку зрения, не волнуясь насчет ответной реакции ученых, чью работу они критикуют (зеленый научный сотрудник может действительно откровенно высказаться о недостатках работы именитого профессора), а проклятие – поскольку анонимность, что уж тут, позволяет им без обиняков высказывать свою точку зрения, не волнуясь насчет ответной реакции ученых, чью работу они критикуют. Вот несколько выдержек из настоящих рецензий:

• Некоторые статьи читать одно удовольствие. Эта явно не из таких.

• Результаты слабые, какая-то размазня.

• Боюсь, эта статья послужит не столько прогрессу в данной области, сколько ее окончательному упадку.

• В рукописи делается три утверждения: первое известно уже годы, второе – десятки лет, третье – столетия.

• Когда вы писали это предложение, у вас не случилось припадка? Я вот бился в конвульсиях, пока читал его[40].

Если оценки рецензентов выглядят подобным образом, редактор, вероятно, отклонит вашу статью. Тогда вам захочется либо отступиться, либо начать весь процесс заново, подав статью на рассмотрение в другой журнал, а если и туда не примут, еще в один, а если снова не примут, в следующий и так далее – нередко статьи проходят через полдюжины или больше журналов, обычно со все более низким рейтингом, прежде чем их примут к публикации. Если же рецензенты впечатлятся больше, вы получите шанс доработать свою статью, учтя их замечания, например заново проанализировав данные, проведя дополнительные эксперименты или переписав какие-то разделы, и снова отправить ее редактору. Такая пересылка статьи туда-сюда в ходе ее доработки может иметь несколько итераций и часто длится месяцами. В конце концов, если рецензенты оказываются удовлетворены, редактор дает добро – и статья публикуется. Если журнал до сих пор выходит и в бумажной форме, вам доведется увидеть свою драгоценную статью в напечатанном виде, а иначе придется довольствоваться тем, чтобы с трепетом ждать ее появления на официальном сайте журнала. Вот и все. Вы оставили свой след в научной литературе, и у вас теперь есть публикация, которую вы можете добавить в свое резюме и на которую другие ученые могут ссылаться. Поздравляю, до конца дня можете отдыхать.

Описание всего процесса, данное мной выше, разумеется, слишком краткое и общее, но по существу такой процесс в той или иной форме присущ каждой научной области. Мы должны спросить себя: после того, как статья вышла из-под катка рецензирования, в окончательном своем виде она все еще дает правдивое представление о том, что делалось в исследовании? Мы вернемся к этому вопросу позже. А пока нужно обсудить кое-что другое. Где гарантии, что участники описанного процесса – исследователь, подающий статью на рассмотрение, редактор журнала, рецензенты, оценивающие работу, – все проявляют честность и беспристрастность, каких требует истинная наука? Нет такого закона, который требовал бы, чтобы все руководствовались объективностью и рациональностью, когда имеют дело с наукой, поэтому требуется коллективный моральный устав, свод правил, направляющих поведение ученых[41]. Самая известная попытка записать эти неписаные правила была предпринята социологом Робертом Мертоном.

В 1942 году Мертон выдвинул четыре научных ценности, сегодня известных как “мертоновские нормы”. Называются они не слишком оригинально, зато служат правильными ориентирами для ученых. Первая – универсализм. Научное знание есть научное знание независимо от того, кто его формулирует, – при условии, что методы обретения этого знания надежны. Раса, пол, возраст, гендер, сексуальная ориентация, уровень доходов, социальное происхождение, национальность, известность или любая другая характеристика ученого не должна отражаться на том, как оцениваются его фактологические утверждения. Еще нельзя судить о чьем-либо исследовании на основании того, приятен или неприятен этот человек (к облегчению некоторых из моих менее приветливых коллег). Вторая похожая норма – бескорыстность. Ученые не должны заниматься наукой из-за денег, по политическим или идеологическим причинам, ради славы (или репутации своего университета, страны и чего-либо еще) или чтобы потешить свое самолюбие. Они должны заниматься наукой во имя лучшего понимания вселенной, делая открытия и созидая, – и точка[42]. Как написал однажды Чарльз Дарвин, у ученого “не должно быть ни желаний, ни привязанностей – лишь каменное сердце”[43].

Оставшиеся две нормы напоминают нам о социальной природе науки. Третья – коллективизм. Она предписывает ученым делиться знаниями друг с другом[44]. Этот принцип лежит в основе самой идеи публикации ваших результатов в журнале, с тем чтобы о них узнали другие, – мы занимаемся наукой сообща, мы должны знать детали работы других ученых, чтобы иметь возможность проанализировать и развить ее[45]. И наконец, последняя норма: организованный скептицизм. Ничто не свято, и научное утверждение никогда не должно приниматься на веру. Нам следует воздерживаться от вынесения оценки любому открытию, пока мы тщательнейшим образом не проверили все данные и методы исследования. Самое очевидное воплощение нормы организованного скептицизма – рецензирование как таковое.

В теории все выглядит неплохо: придерживаясь четырех мертоновских норм, мы должны прийти к научной литературе, которой можно доверять, – к плечам гигантов, стоя на которых, по знаменитому выражению Ньютона, мы видим дальше. Разумеется, эти гиганты часто ошибались, взять хотя бы два примера Джона Стюарта Милля, процитированных выше: когда-то мы верили, что Солнце обращается вокруг Земли и что горючие вещества наполнены особой субстанцией – флогистоном, – высвобождающейся при их горении[46]. Но в итоге мы отбросили эти теории, когда получили новые данные. И действительно, для ученого готовность изменить свое мнение – это достоинство. Биолог Ричард Докинз описал случай, которому стал свидетелем лично, это произошло с “уважаемым престарелым мужем” с факультета зоологии Оксфордского университета[47].

Многие годы он страстно верил и учил студентов, что аппарат Гольджи (микроскопическая внутриклеточная структура) на самом деле не существует, что это – погрешность наблюдения, иллюзия. Каждый понедельник после обеда на факультете было заведено слушать научный доклад какого-нибудь заезжего лектора. В один из понедельников лектором оказался американский специалист по биологии клетки, представивший неотразимо убедительные свидетельства реальности аппарата Гольджи. В конце его выступления старик пробрался к подиуму и, пожимая американцу руку, с чувством провозгласил: “Дорогой коллега, позвольте выразить вам мою благодарность. Все эти пятнадцать лет я заблуждался”. Мы тогда аплодировали до боли