Книга Иванушка на курьих ножках - Дарья Донцова

разговаривает. Живу за городом в своем коттедже. Издательство никак не отреагировало на нахождение автора в сумасшедшем доме. Редактора волнует лишь одно – сдам ли вовремя рукопись. Я, вроде, начала в себя приходить. Но недавно позвонил Мариус, предупредил, что он с мамой теперь не живет, обосновался в апартаментах, которые ему завещала бабушка Анна Степановна. Но каждый день навещает мать. Она сыну сообщила, что легко докажет, будто я больна и опасна для окружающих. Мать добьется опеки надо мной, засунет опять в психушку, запрет там навсегда. Я убила отца и могу лишить жизни других людей. Пожалуйста, докажите, что я не лишала жизни папу.

Валерия упала лицом в юбку.

– Помогите! Я нормальная! Поговорите с Леокадией Георгиевной, она тоже из балетных, всегда хорошо относилась ко мне. Меня в детстве хвалила, потом очень радовалась моим успехам на писательском поприще. Честное слово, не убивала отца! Я его любила!

– Какие у вас отношения были в детстве с братом? – поинтересовался Борис.

– Какие? – переспросила посетительница. – Никакие. Мама всегда подчеркивала, что я бездарь, а Мариус гений. Но поскольку позором семьи меня объявили задолго до появления мальчика на свет, в голове у меня не было мыслей, что брат виноват в нелюбви родителей ко мне. В детстве особой дружбы между нами не было. Да и откуда ей взяться? Разница в возрасте исключила совместные игры. Затаила ли обиду на Мариуса, когда мать не оценила мои первые литературные и художественные успехи? Нет. Давно знала, что мама меня не любит, предмет ее самых нежных чувств только сын.

– Зачем Эмилии Георгиевне квартира Ады Марковны? – спросил я. – Если правильно понял ситуацию, она сейчас одна владеет дорогими апартаментами на Тверской.

– Не знаю, – прошептала посетительница. – Мать очень любит деньги. В раннем детстве я считала себя во всем виноватой. Я не балерина, не певица – не такую девочку хотели родители. Я старалась, но у меня ничего не получалось. Потом повзрослела, поняла: меня просто не любят. Почему? Потому что на свет родился не тот ребенок, которого хотели. А уж затем, став взрослой, осознала: моей вины-то нет! Да, не балерина, не певица, не каждому отпрыску оперных див и балетных премьеров достается талант старшего поколения. Сама мать балерина из последней десятки, она не Плисецкая, не Уланова, не Максимова… Просто танцовщица, не гений. Она одна из! Не великая! С отцом та же ситуация. Для простого человека, никак не связанного с искусством, тот, кто поет на оперной сцене, – звезда самой яркой величины. В принципе, верно, откровенный шлак в солисты не попадает, а вот середнячок, да еще если кто ему поможет, там окажется. Давайте вспомним Лучано Паваротти, Андреа Бочелли, Пласидо Доминго, Дмитрия Хворостовского, Леонида Собинова, Сергея Лемешева, Владимира Атлантова. В этом списке нет и не будет Кирилла Фокина. Прекрасный певец, голос чарующий, но не гений. Но я-то ни в чем не виновата, у детей своя дорога! Пожалуйста, докажите, что не убивала отца! Не знаю, что случилось! Ничего не помню! Но не могла так сильно пихнуть папу, что он с ног свалился! Отец был под два метра ростом, веса за сто кило. Гляньте на меня! Метр шестьдесят два, сорок пять килограммов. Разве сумеет мышь гору опрокинуть?

Когда мы проводили клиентку, Борис сказал, закрывая дверь:

– Вспоминаются слова из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова: обыкновенные люди, квартирный вопрос только испортил их. Извините, если не дословно процитировал.

– Да уж, – вздохнул я. – История странная, запутанная. Попробуем разобраться. И…

Раздался звонок домофона, батлер глянул на экран.

– Пришла ваша матушка, с ней какой-то мужчина.

– Очень хочется прикинуться дохлым голубем, – пробормотал я, – но номер не пройдет.

Звонок опять занервничал.

– Пойду в кабинет, – решил я. – Впустите их, когда окажусь в рабочей обстановке.

Глава пятая

– Наконец то! – сердито произнесла маменька, влетая в комнату. – Эдичка! Сюда.

Перед моими глазами предстал парень, наряженный в розовый пиджак, зеленую рубашку, синие брюки и оранжевые ботинки.

– Вава, знакомься, перед тобой Эдуард Трубецкой фон Блюмен, – завела маменька, – племянник Карла Сергеевича Волконского, мужа Элен, дочери его жены от пятого брака.

Трубецкой фонд Блюмен? Интересное сочетание фамилий. С Карлом Сергеевичем Волконским я знаком шапочно, видел его пару раз на каких-то тусовках. Пассаж «муж Элен, дочери его жены от пятого брака» звучит загадочно. Но не следует сейчас терять время на выяснение, чья супруга Элен и кто многократно сходил в загс.

– Рад встрече, – старательно улыбнулся я.

– Борис! – закричала маменька.

– К вашим услугам, – поклонился мой секретарь.

– Мы пришли, – ринулась в атаку маменька. – Ни чая, ни кофе! В чем дело?

– Жду ваших указаний, – ответил Боря.

– Хорошая прислуга сама знает, что принести! – взвилась маменька. – Ты уволен. Исчезни с глаз долой.

Боря молча ушел.

– Эдичка, рассказывай, – уже иным тоном заговорила маменька.

Парень, сильно жестикулируя, начал доклад:

– Коллекция одежды, которую создала госпожа Адилье, гениальна и проста. Простота гениальная. Гениальность в простоте.

Я кивнул. Значит, маменька теперь модельер.

– Моя задача – воплотить нечеловечески красивые и оригинальные вещи в тканях и других материалах, – продолжил Эдуард. – Компронэ?

– Компронэ, – кивнул я.

– Вава! – воскликнула маменька.

Я прикинулся дурачком.

– Что?

– Слушай молча, не перебивай Эдди, веди себя прилично, – прошипела маменька.

– Мне задали вопрос: «Компронэ»? Невежливо промолчать.

– Бархат, парча, хлопок, другие материалы хороши, но они используются всеми, – продолжил Трубецкой фон Блюмен. – Ну чем оригинально платьишко из хлопка? Это же платьишко из хлопка! В таких ходит метростадо.

– Метростадо? – удивился я. – Никогда не слышал про такой город.

– Стадо пассажиров метро, – уточнил Эдди. – Они как обезьянки. Никакого самовыражения. Один купил себе рваные джинсы, через неделю все в такие нарядятся. А у госпожи Адилье оригинальность с ноткой юмора. Ее коллекция носит название «А пошли пожрем».

– «А пошли пожрем», – повторил я, – необычно.

– Рад, что уловили суть! – обрадовался Эдуард. – Уникальная одежда! Для любого сезона, возраста, для каждой фигуры. Не являюсь фанатом боди-позитива. На мой взгляд, бегемот в обтягивающем платье – антисанитарное зрелище. Но мне не по вкусу и заморенные голодом кузнечики, которые шагают по «языку», шатаясь на ножках комара. Итак! Для вас три лука.

Я сидел с приклеенной улыбкой. Три лука? Один репчатый, второй зеленый, а третий какой? И что мне с ними делать?

– Первый! Жареная курица, – продолжил модельер. – Как вам такое?

Мне предстоит пройтись перед публикой, неся в руках блюдо с готовой цыпой, которую окружили головками лука?

– Без проблем, – кивнул я.

– А вы мне нравитесь, – улыбнулся фон Блюмен, – не капризничаете, демонстрируете настоящее мужское отношение к вопросу. Пацан пообещал –