Книга Остов - Кейт Сойер

говорила Фрэн, что каждый раз у нее свидание с новым парнем. Это звучало бы куда убедительнее. А своей побасенкой о полном отказе от мужчин она лишь загоняет себя в угол. Ну почему она совсем не умеет врать? Ведь всем известно: лжи скорее поверят, если говорить правду, слегка изменив второстепенные детали, чтобы скрыть собственные прегрешения.

Рут косится вправо – проверяет, смотрит ли на нее Фрэн.

– В самом деле?

В животе у нее екает.

– Смотри на дорогу!

Фрэн выравнивает машину, а у Рут сердце заходится в груди, к лицу приливает кровь. Разумеется, ей не хочется угодить в статистику предрождественских аварий, но на самом деле этот выброс адреналина связан с тем, что в очередной раз при общении с лучшей подругой у нее получилось уклониться от разговора об Алексе.

Почему ей так страшно сказать: «Я познакомилась с одним парнем, и на этот раз все серьезно»?

Со скоростной магистрали они съезжают на более узкое шоссе. Приближаясь к родному городку, где прошло их детство, они все чаще видят здания по сторонам дороги, застройка становится плотнее. Вечереет. Бескрайнее серое небо восточной Англии темнеет. По обочинам зажигаются оранжевые огни. На дорожных указателях – знакомые названия.

Рут и Фрэн планируют завтра, в канун сочельника, встретиться в одном из любимых ресторанчиков. Такая у них традиция: обязательно выпить по бутылке вина, чтобы пережить предстоящие три дня, когда вырваться от родственников никак не получится.

– Энн и Джим здоровы? – Фрэн подруливает к обочине возле украшенного к Рождеству дома в георгианском стиле, где живут родители Рут.

– Давай зайдем, сама спросишь.

– Ха! У меня свои родители есть. А еще братья и все их орущие отпрыски.

– Ты же любишь племянников.

– Особенно невесток. – Фрэн содрогается: бр-р-р.

– Какая приятная светская беседа.

– На следующий год я останусь на Рождество дома, в Лондоне. Пусть тебя кто-нибудь другой сюда везет.

– Ладно.

– Нет, правда. Выросли мы уже из этих глупостей. Передавай от меня привет своим.

Рут машет вслед огням удаляющегося в темноту автомобиля и обещает себе, что завтра обо всем расскажет Фрэн. Отрепетирует заранее и расскажет.

Она поворачивается к родительскому дому и расплывается в широкой улыбке, видя, как дверь распахивается и на пороге появляется ее мама в запачканном мукой переднике с красными оленями.

В своей лондонской квартире Рут живет уже почти десять лет, но ей так и не удалось воссоздать уютную атмосферу родительского дома. Почему-то в ее гостиной всегда холодно, как будто она подготовлена к постановочной фотосъемке. Рут пыталась украшать ее ковриками, дополнительными подушечками, предметами искусства. Но все равно чего-то не хватало. Может, особого запаха? Она купила свечу в сосуде из черного стекла, для создания эффекта открытого огня, но в конце концов пришла к выводу, что у нее никогда не получится наполнить квартиру запахом домашнего тепла, каким пропитан дом ее родителей.

Она бросает вещи у подножия лестницы и с наслаждением вдыхает этот запах.

Папа сидит за столом на кухне. В очках отражается синий свет от планшета, в котором он что-то читает.

– Приехала! Как дороги, детка? Машин много? – Он не встает из-за стола, но планшет выключает. Снимает очки и откидывается на спинку стула.

– Много.

– Ежегодный исход, – заключает Джим. – Ну что, девочки, чайку или джину с тоником?

За время с ее последнего приезда мама перекрасила стены ее детской спальни в симпатичный горчичный цвет. Свежая краска скрыла пятна от плакатов, которые Рут старательно развешивала, когда жила здесь: фотографии парней в клетчатых рубашках и без рубашек, взиравших на нее со стен по ночам, пока она спала. Из ее детства сохранился только один плакат – гигантский анатомический рисунок синего кита, животного, которым она была одержима с малых лет. Часами просиживала над книгами о китах, а потом за столом на кухне пересказывала родителям интересные факты. Вы знали, что погружение кита в море называется «ныряние»? Вы знали, что китовый жир стали использовать в лампах для освещения магазинов, чтобы они могли работать после наступления темноты? А вы знали, что в годы Первой мировой войны из китовой ворвани делали бомбы? А вы знали, что из китовой ворвани делают губную помаду? И маргарин?

В школе она постоянно собирала подписи под петициями с требованием запрета китобойного промысла, так что от нее все стали шарахаться. Ее импровизированные лекции в столовой не привлекали к ней друзей, но Фрэн ее поддерживала, даже согласилась вместе с ней целый год копить карманные деньги, а накопленную сумму направить в «Гринпис» в поддержку кампании «Спасти китов». Но вскоре после этого у Рут проснулся интерес к мальчикам, и ее увлечение китами поугасло.

Энн вставила рисунок с китом в рамку, и теперь он висит на стене над комодом. Сам комод и платяной шкаф тоже изменились: Энн их подремонтировала, перекрасила в тон стенам. Но под слоем краски – все та же дубовая мебель с зазубринами, мебель ее юности, в которой до сих пор хранятся памятные вещицы из ее прошлого.

Рут ложится на свежевыстиранное пуховое одеяло, включает телефон. Сообщений, как обычно, нет, но во «Входящих» под заголовком «Сегодня вечером» электронное сообщение. Алекс пишет, что позвонит в 10 вечера. Он пойдет гулять с собакой родителей жены, и они смогут поговорить без посторонних ушей. Через пять часов она услышит его голос.

Небо за окном совсем черное, лишь мерцает несколько звездочек. В Лондоне она порой вообще забывает об их существовании. Рут выключает лампу у постели, и вся спальня погружается в темноту.

Закрыв глаза, она слушает звуки родного дома. Трубы скрипят – значит, включилось центральное отопление. Пиканье, возвещающее о начале выпуска новостей по радио, голос диктора. Родители возятся на кухне, прямо под ней. Мама поливает пирог сахарной глазурью, папа спорит с ней, обсуждая то, о чем бархатным голосом рассказывает диктор.

– Ты очень меня огорчаешь, Энни, очень. Мы не суем нос в чужие дела. Они же грубо нарушают Женевскую конвенцию.

– Джим, скоро Рождество. Неужели нельзя на три дня забыть о политике, а?

– Энни, но меня это беспокоит.

Рут слышит, как открывается и захлопывается дверца холодильника. Затем папа с шипеньем открывает банку пива.

– Очень беспокоит.

– Лучше спроси у дочери, не хочет ли она пирога с изюмом? В половину по телику будет рождественская викторина. Мы могли бы посмотреть ее вместе, пока не приедут остальные.

Рут слышит, как отец что-то бормочет себе под нос, затем поднимается по лестнице, стучится к