Книга Тарлан - Тагай Мурад

по пятам преследовали остальные наездники. Тарлан посмотрел вниз на речку, на миг застыл – и, подняв передние ноги, кинулся вниз. Дрожь пробежала по моему телу. Вот-вот глаза выскочат из орбит. Я потянулся к поводьям, но не достал. Почуял, как мы оторвались от земли и я повис в воздухе. В голове молнией пронеслась мысль: вот так и умирает человек. Я крепко зажмурился и выпустил улак. Очнулся от сильного толчка. Сердце мое будто в пятки ушло. Я чуть не лишился чувств. В отчаянии приник к шее Тарлана.

18

Когда открыл глаза, то увидел, что мы скачем по сухому руслу реки.

Тарлан замедлил ход, а потом остановился. Нагнув голову, он фыркал и тяжело дышал. Я выпрямился, снова закрыл глаза.

Сверху раздался голос распорядителя:

– Туша на месте! Осталась на месте!

Я взглянул наверх. Наездники, выстроившись в ряд на берегу, смотрели на нас. Я наклонился и взял поводья. Направился вдоль речки в поисках тропинки, которая бы вывела наверх.

Сверху кто-то рассуждал:

– Ну надо же! Голова кружится, когда смотришь вниз. У этого Тарлана два сердца! А если одно, то размером с его голову!

Распорядитель предупредил:

– Тарла-а-ан, захвати улак!

Я сделал вид, что не расслышал. Не хотел возвращаться за улаком. Стал подниматься по пологой тропинке. Дойдя до места, где оставил снаряжение, я расседлал Тарлана. Осмотрел его всего. Погладил его ноги. Ушибов не было. Дал ему поваляться на земле, чтобы остыл. Расчесал коня с ног до головы. Надел узду, привязал его к колышку. Все, больше в сегодняшнюю свару Тарлана я не пущу. Он вышел победителем.

19

Тут и моя обидчивая натура заговорила: если на то пошло, в его победе есть и моя заслуга.

Хотите, я вам скажу кое-что, братья? Я люблю ссоры из-за обид. Провалиться мне на этом месте! Если, начиная от новолуния и до тридцатого числа, не обижусь на что-нибудь – такое чувство, что не прожил в этом месяце и одного дня. Тоска берет. Хожу, озираясь вокруг, будто чего потерял. Придираюсь к мелочам. Пустяк принимаю близко к сердцу, будто это смертельная обида. Чувствую себя униженным. Впадая в уныние, поминаю покойного отца. Ведь люди знают, что я сирота, и обижают меня нарочно. Но разве виноват я, что вырос сиротой? А потом, в душе просыпается обида из-за моей головы. «Были бы на моей голове волосы – не унижали бы меня так!» – с горечью думаю я.

В такие минуты товарищи по стремени начинают меня уговаривать. Придерживая коня за уздечку, они увещевают: хоть раз умерьте свой гнев, наездник Зиядулла. Такие минуты переживания обиды – бальзам для моей души! Нахмурив лоб, я гляжу в даль. Глазом не моргну, не пошевельнусь. Мои товарищи по стремени еще пуще стараются. «Зиядулла, вы славный, великий наездник, но подумайте и о нас», – упрашивают они. Ах-ха! Вот где наслаждение для души! И только пережив подобные минуты, я в знак согласия задумчиво киваю головой. Так и быть, говорю, ваша взяла. Довольный, поворачиваю коня.

Давно уже искал я, на кого бы обидеться. И вот выпал случай. Причина подходящая: мол, конь не пожалел себя ради человека. А распорядитель не оценил его самоотверженности!

20

Обидевшись, я продолжал сидеть. Несясь, будто бурный горный поток, какой-то всадник на палевом коне подлетел к распорядителю.

Палевый – значит, соломенного, бледно-желтого цвета. Ноги в пестрых носочках. Еще у него на лбу может быть белая звездочка. Но у этого коня ее не было.

Я не признал бородатого всадника на палевом. Голос наездника звучал требовательно:

– Эй, распорядитель! Усы у тебя есть, а совести, как видно, нет! Гляди, откуда бросился Тарлан. Конь сделал это не потому, что испугался тебя или нас, – он рисковал собой ради человека. Если такого смелого коня золотом осыплешь, все равно останешься в долгу. Отдай наезднику приз!

– Он выронил улак из рук!

– Если не отдашь, я сам для Тарлана одного барана из дома привезу! Так даешь или нет!?

– Ладно, наездник! Если кому угощение предложишь, пусть это будет достойный человек; если от чьей руки голову сложишь, пусть это будет достойный человек. Твоя взяла.

Распорядитель дал нам одного козла и двадцать пять рублей.

21

Окончание состязаний смотрел полулежа, облокотившись на землю. Мои товарищи по стремени так ни разу и не выиграли.

Все начали разъезжаться. Товарищи по стремени возвращались с улака несолоно хлебавши.

Я начал их корить:

– Как будем смотреть людям в лицо? И это двадцать наездников! Весь выигрыш – один козел. И того выпросили.

Спутники мои ехали с поникшими головами, в ответ только пожимали плечами.

– А что, если мы поступим так. Сделаем в пути привал, а в кишлак въедем, когда стемнеет.

Когда до кишлака остался один холм, все спешились с коней. Прилегли отдохнуть. А когда стемнело, сели на коней. Я ехал впереди – на случай, если кого-нибудь встретим. Как-никак, у меня козел. Для отвода глаз…

Вышло так, как я и говорил. Только проехали каменистую местность, как неожиданно навстречу показался чей-то черный силуэт. Мы свернули с дороги. Тень подала голос:

– Эй, вы там не видели случайно корову-пеструшку?

– Не видели.

– Зиядулла-наездник? Ты ли это? Со скачек возвращаетесь?

– Со скачек.

– И что, не с пустыми руками?

– А то как же!

– Что-то не похоже.

Я дернул козла за шерсть. Козел протяжно заблеял.

– Голос слышали?

– Да, хорошо, хорошо. Говорят же: с пустыми руками лучше не возвращаться. Вы ведь людей представляете.

– И такие живые голоса есть у каждого из нас. Не хурджуны, набитые халатами!

22

Отправились на свадьбу в Байсун. Из-за грязи, хлюпавшей под ногами, хвосты у лошадей завязали узлом…

В Байсуне, братья мои, живет народ склочный! Никому ничего не дадут. Сами ничего не умеют. А если кто-то в чем-то преуспел, на дух его не переносят. Успехов наших не признают, норовят их принизить.

Видя чью-то растерянность, злорадно усмехаются. Вот, дескать, бедолага. Что поделаешь: если что впитал с материнским молоком, живешь с этим до самой смерти.

Вот и на сегодняшних состязаниях вышло так, как мы и думали. Из Шурчи приехал наездник Файзулла. Шайтан, а не наездник! Конь под ним тонкобрюхий! Скачет, словно водяной змей! Дважды подряд вырывал улак из рук соперников. В следующий раз улак достался мне.

Улаком завладевали то шурчинцы, то мы, то вахшиварцы. Наездникам из Байсуна он не давался.

Когда Файзулла в третий раз поднял улак, байсунцев словно прорвало. Один схватил коня Файзуллы за уздечку, а другой прямо-таки вынудил наездника выпустить тушу. Но Файзулла снова