Книга Сады Рэддхема - Лана Фиселлис

плечом о дверной косяк.

Тётушка небольшого роста – ей даже приходится приподниматься на носочки, чтобы достать с верхних полок баночки, пакетики или посуду. Волосы у неё тёмно-русые, кудрявые. Глаза у Марии цвета оливок. Ещё одной отличительной чертой является поспешная, иногда неразборчивая речь. И говорит она не столько быстро, сколько много. Хотя именно эта болтовня и спасала меня первое время. Отвлекала.

– Здравствуй, тётушка. – Стоя за её спиной, я чуть склоняюсь вперёд. – Ты что, опять что-то готовишь? Запах умопомрачительный.

Женщина тепло смеётся, переводя взгляд оливковых глаз на меня. Вокруг них пролегают неглубокие мимические морщины. Её руки по-матерински ложатся на мои плечи, оглаживая их, а потом приобнимая.

– Как твой день? Надеюсь, всё хорошо. Сегодня то и дело моросит дождь. Ужас! – говорит тётушка, устало выдыхая. – Удивительно, как только ты не вымокла до нитки. Чудеса! – бормочет Мария, помешивая содержимое кастрюли деревянной ложкой.

– Да, я скучала по таким дождям. – Отхожу от Марии в сторону небольшого выдвижного шкафчика – там лежат сладости. – Хотела тебя предупредить: Миша предложил сегодня сходить с ним и его друзьями в клуб. Я подумала, что… – Задумчиво верчу между пальцами шуршащую обёртку конфеты, не решаясь развернуть сладость и отправить её в рот.

– Подумала, что было бы неплохо развеяться? Иди. Я буду только рада, если ты хоть чуть-чуть развлечёшься. – Женщина накрывает кастрюлю крышкой, поворачиваясь ко мне. – Единственное моё условие: не задерживайся допоздна и будь осторожна. Особенно с друзьями Миши. И не пей много. Зная Мишу, я верю, что он не спустит с тебя глаз. Но не увлекайся. Я могу быть спокойна?

Мои губы растягиваются в улыбке, и я киваю. Пальцы избавляют конфету от обёртки, и я закидываю сладость в рот. Блаженно прикрываю глаза, катая кругленькую шоколадную конфету языком. С недавних пор сладости стали для меня отрадой. Особенно шоколад. Обычно я кладу квадратик молочного шоколада себе под язык, дожидаясь, когда он растворится до самого конца, и тогда рот обволакивает этот неповторимый вкус. Выбрасываю фантик в мусорное ведро, направляюсь в коридор, где находится лестница на второй этаж. Пока поднимаюсь по скрипящим ступенькам, шоколад медленно тает.

Наша маленькая семья не живёт бедно, но и назвать нас богатыми язык не повернётся. Даже несмотря на средний заработок, комната у меня небольшая. Тут умещаются лишь полутороспальная кровать, шкафчик для одежды и стол со стулом. Но я не жалуюсь. Меня ничего не смущает, да и здесь намного уютнее белых больничных палат.

Откидываю сумку в сторону, падая на постель. Мне тяжело свыкнуться с жизнью без воспоминаний. Стоит задуматься о том, что моя память осталась где-то там, в водах озера, как внутри растёт пустота. Пробовала ли я расспрашивать Марию и Мишу про собственное прошлое? Да – и даже не единожды. Тётя тут же меняет тему разговора, а Миша просто отшучивается. Моментами бывает совершенно невыносимо: словно кошки скребут своими острыми когтями по рёбрам. Раздирают кожу и кости изнутри. Это почти больно. Первое время мне вообще было тяжело есть и спать.

И даже мои сны какие-то неправильные и странные. Вокруг темнота, да и только. Каждый раз я оборачиваюсь, но вижу лишь продолговатый стол и два стула в круге света – на одном из них сидит он. Я подхожу ближе, как и в остальных своих снах. Это мужчина. И пускай его лицо скрыто капюшоном плаща, а силуэт прячется за мешковатой тканью, я вижу его руки. И этого достаточно.

Открываю глаза, упираясь взглядом в потолок. Стоит мне прикрыть веки, как я вижу его силуэт. И тогда внутри у меня что-то натягивается и рвётся, а в левой лопатке что-то жжёт и покалывает. Во снах и коротких видениях я постоянно тяну руки к незнакомцу, но просыпаюсь до того, как мои пальцы касаются чёрной ткани. Он каждый раз ускользает от меня. Этот незнакомец существует лишь в моих снах, просто фантом. Ошибка моего больного разума. Но с каждым его появлением в моих снах мне всё тяжелее и тяжелее его отпускать.

Я поднимаюсь со своего нагретого места и в пару шагов дохожу до рабочего стола, выдвигая самый верхний ящик. Там я храню небольшой блокнот, в котором записываю и зарисовываю свои короткие сны, не желая забывать их. Да и интерес к личности того мужчины пожирает меня изнутри. Блокнот обычный, чёрного цвета. Я открываю страничку с закладкой. Вчерашний сон и портрет мужчины в капюшоне – все эти рисунки мало отличаются друг от друга. Но я свято верю, что это поможет разгадать мою маленькую тайну.

Двадцать четвёртое ноября.

Комната тёмная. Эта темнота, будто осязаемая, холодит кожу. Так, что вдохнуть лишний раз почти невыносимо. Я буквально ощущаю самыми кончиками пальцев ласку тьмы.

В середине стоит стол. В этот раз он завален открытыми книгами и скрученными пергаментами. Увы, буквы смазываются, и я не могу разобрать ни слова. Но вот что я замечаю: книги старые. Потрёпанные, с пожелтевшими страницами. Некоторые обтянуты кожей, обложки инкрустированы камнями. Уверена, они драгоценные.

Мой милый фантом снова располагается на стуле, а я сажусь напротив. О, я всегда поражаюсь его длинным и аккуратным пальцам. Готова наблюдать часами за тем, как перо крутится между указательным и средним или как он переворачивает страницу книги.

Вглядываюсь в лицо под капюшоном, но там лишь непроглядная темнота. Какое же оно у него? Вытянутое, острое или округлое? А глаза: голубые, зелёные, карие? Взгляд пронзителен или мягок? Длинные ли у него волосы? Или короткие? Светлые? Тёмные? Жёсткие, как солома? Или мягкие, как шёлк? Хочу подскочить, скинуть с него капюшон и наконец увидеть его лицо. В этот раз от напряжения даже прокусываю щеку, так как утром во рту чувствую металлический привкус.

В итоге я не выдерживаю. Касаюсь его – точнее, пытаюсь. А потом подскакиваю на постели.

В этот раз он какой-то напряжённый.

Просыпаясь, я каждый раз возвращаюсь к старым записям, перечитываю их, а затем сажусь за новые. Это помогает мне наблюдать за снами со стороны, словно я – зритель в театре. И вот что я заметила: последнюю неделю этот фантом… выглядит отрешённым. У него появляются привычки до хруста заламывать пальцы, кусать кончик пера и отбивать незамысловатый ритм пальцами. Он начинает казаться мне живым. И тогда я задумываюсь: а есть ли кто-то «на той стороне»? Кто-то, кому я снюсь в таком же чёрном капюшоне? Кто-то, кто не может коснуться меня?

Провожу ладонью по строкам, обводя кончиком