Книга Дневник шпиона - Николай Григорьевич Смирнов

меня. Я не знал, что предпринять, и шагал по комнате, страшно волнуясь. Меня успокоил немного приход Градова. Я рассказал ему о революции в Германии и о конце войны. Выслушав меня, он заволновался, начал бегать взад и вперед и все время повторял:

— Не может быть… Не может быть! В Германии революция… Кайзера прогнали… Кто бы мог предвидеть? Значит, большевики правы… Нет, это невозможно… Что же теперь делать?..

Он ушел и потом несколько раз возвращался и спрашивал меня о подробностях революции. Но я не мог рассказать ему много, так как сам ничего не знал. Перед обедом я сообщил мисс Зое, что скоро будет мир, и мы уедем. Она уронила ложку на пол, и на лице ее выразился испуг. По привычке она хотела засмеяться, но у нее ничего не вышло. Ее волнение было для меня полной неожиданностью. Мы очень мило провели время после обеда, пили чай и болтали. Ложась спать, я с радостью почувствовал, что мои мрачные мысли меня покидают.

А на другой день утром сержант принес мне записку:

"Товарищи солдаты, война кончилась. Но вас здесь будут держать еще долго, потому что английское правительство вашими руками хочет прикончить русскую революцию. Однако этого не будет.

Немецкий народ освободил себя от гнета кайзера Вильгельма. То же должны сделать и вы. Заявляйте требование об эвакуации. По приезде в Англию хватайте вашу буржуазию за горло".

В записке было много ошибок; судя по всему, она была состряпана русским. Написана она была крупными буквами через копировальную бумагу, следовательно, среди солдат было распространено несколько экземпляров.

Я долго ломал себе голову, пытаясь решить, кто бы мог быть автором этой прокламации. Из всех известных мне русских один Градов немного знал английский язык. Но запас его слов был мал и хорошо мне известен. Откуда он мог узнать слова: "гнет", "требование", "горло"?

Я решил не производить следствия, пока не соображу, хотя бы приблизительно, кто является автором записки. Вечером я лёг в кровать, закрыл глаза и все думал об этом. Временами мне казалось, что рассказ о шести русских в лесу имеет под собой почву. Они живут где-нибудь в стороне от линии и начали действовать только теперь, в момент революции в Берлине.

Я старался всячески прогнать от себя эту мысль и наконец сумел сделать это. Но чем-нибудь надо было заменить ее. Я разбудил Буда и приказал ему немедленно произвести обыск у Градова и Турецкого. Буд и сержант отправились выполнять мое поручение.

Они скоро вернулись. Результаты обыска были незначительны, но навели меня на некоторые мысли. У Градова была найдена копировальная бумага и прекрасный английский словарь. Я просмотрел слова: "гнет", "требование", "горло". Для меня стало ясно, что он пользовался именно этим словарем для составления прокламации.

Немедленно же я приказал привести его. Он пришел заспанный и очень недовольный.

— Мистер Градов, — сказал я ему строго официально. — Почему вы скрыли от меня, что у вас был словарь?

— Я хотел удивлять вас новыми словами, которые узнаю без вашего участия.

— А вот этим вы тоже хотели удивить меня?

И я показал ему копировальную бумагу.

Он ответил:

— Этим не удивишь.

И улыбнулся. Я понял, что он пытается держать себя, как прежде, когда я был ученик, а он учитель. Это мне не понравилось. Я вытащил прокламацию из стола и спросил:

— А не вы ли написали эту мерзость?

Он начал медленно разбирать прокламацию. Потом сказал:

— Что же, насколько я понимаю английский язык, здесь все правда.

Я приказал увести его и взять под стражу. А сам начал раздумывать.

Так вот что значит комбинация слов: "маленький большевик"! Это самая вредная разновидность, так как она скрывается до поры до времени и обнаруживает себя в самый опасный момент. Градов был "маленьким большевиком" три дня назад, а теперь сделался настоящим большевиком. Только потому, что пришла весть о германской революции. Что же мне с ним делать?

По законам военного времени я, как командир отдельного отряда, имел право расстреливать шпионов и подстрекателей. До сих пор я ни разу не пользовался этим правом. И вот мне предстояло осуществить его.

Если бы я взял Градова в плен в бою, с оружием в руках, то разговор был бы другой. Но здесь не было боя. Вместо оружия у него только словарь и слова, которые волнуют моих людей. Это гораздо опаснее, чем пулемет и винтовка. От слов нельзя защититься никакими окопами. В полночь решение созрело во мне: я должен расстрелять Градова.

Я чувствовал, что эта ночь будет решающей в моей жизни. Впервые я ощутил азарт новой игры, которая развертывается в мире. Война с немцами кончилась. Но начинается новая борьба, во стократ более трудная. В ней нельзя ждать пощады и прощения. Это надо понять в самом начале. Иначе будет поздно.

Утром я отдал необходимые распоряжения. Пять рядовых, тех самых, которые говорили, что надо кончать войну, должны были взять свои ружья и расстрелять русского подстрекателя. При слабом свете розовой зари эти пять человек расстреляли Градова у фонаря, который стоял при въезде на станцию. Перед расстрелом Буд объяснил солдатам, за что расстреливают человека; потом он приколол Градову на полушубке булавкой белую бумажку, в том месте, где сердце.

Когда выстрелы прозвучали, мисс Зоя с громким криком выскочила из дома. Как безумная она побежала к фонарю, но ее не пропустили. Я позвал Буда и сержанта, предоставив солдатам зарыть труп в снег.

В полдень на автодрезине приехал из Мурманска майор Скот Линзей, начальник британской военной полиции. Он внимательно выслушал мой доклад и одобрил расстрел. Потом вынул из кармана телеграмму, подал мне и сказал:

— Вот вам в награду за ваше геройство. Частная телеграмма из Лондона. Нет ли там новостей о нашей эвакуации?

Телеграмма была от моего отца. Он писал:

"Прошу немедленно прибыть в Лондон. Присутствие совершенно необходимо".

Я сообщил майору содержание телеграммы. Он хитро улыбнулся и сказал:

— Начинается бегство с фронта. Ваш отец догадливый человек. Конечно, Келли вам даст отпуск.

Через десять минут я уже ехал с майором на дрезине. Телеграмма отца меня скорее обрадовала, чем испугала. Вместе с майором я думал, что это просто уловка, чтобы избавить меня от зимовки на Мурмане.

Против быстрого отъезда в Лондон у меня было только одно возражение: мне было жаль расставаться с мисс Зоей. Она мне симпатизировала — это ясно, но отношения наши не успели определиться. Конечно, я имел в виду, что она не будет разговаривать со мной