Книга Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов

Вот и подошло время встречи. Мариночка, запихнув в халатик какие-то медицинские причиндалы, чуть замешкавшись, выкатывает меня за ворота объекта. Электродвижки позволяют легко отворить «калиточку», представленную массивной бронированной плитой. Знаю, как соблазнительно, нет, как сногсшибающе выглядит госпожа Ведерникова со стороны. Убойная сила! Вот и будущий профессор наблюдает за ней с отвисшей нижней челюстью. Эх, Сашка, жениться тебе надо было бы вовремя! Не страдал бы сейчас от спермотоксикоза. Хотя нет, страдал бы! Маринка, она такая! Мумию возбудит! Поэтому ее в музеи египетских древностей не пускают ни за какие коврижки!

Ладно, подкатываю к доктору наук, поздравлять его– как-то банально и не в моем стиле. В моем личном стиле сказать что-то бодренькое, но гаденькое одновременно. Сашка меня знает как облупленного, он обижаться не будет, примет все как есть. Поэтому и ляпаю:

–Ну что, ученичок, обосрался?

И по тому, как вытягивается, стопорясь, физиономия Александра, понимаю, что что-то пошло не так. Поэтому обращаюсь уже к Марине:

–Девочка, побудь тут поблизости, у нас тут разговор не для ваших прелестных ушек.

И медсестра Ведерникова отходит, но не так, чтобы очень уж далеко, а так, чтобы контролировать мою тушку, разговор она подслушивать не собирается, уверен, что микрофон где-то в кресле-каталке, хорошо, если один.

Конюхов

«Кто настучал старику?»– это была первая мысль, которая возникла в моей голове, как только я услышал бодрую фразу академика. И только через несколько секунд до меня дошло, что это обычная академическая подколка, так характерная для этого экстравагантного чудака от исторической науки. По-видимому, по моей физиономии Михаил Николаевич обо всем догадался. Он просит медсестру, которая носит это стандартное морское имя[8], отойти, чтобы дать нам пообщаться. Та отодвигается на несколько десятков метров, но так, чтобы не упускать подопечного из виду.

–Ну что, Саша, докладывай, что там у тебя пошло не так? Защитился?

–Защитился…– голос у меня грустный.

–И что так?

–Шесть черных, Михаил Николаевич.

–П…ц,– ставит точку матерным словом академик, ну да, старик матерного слова никогда не гнушался! Слышали бы вы наши некоторые дискуссии!

–Давай, рассказывай!

Я и стал рассказывать, уложился в две минуты. А чего там рассусоливать.

–А ты знал, что у этого хитрожопого рагуля жена психолог, тренер по НЛП[9], не в курсе? Да, моя недоработочка, моя… А что Афанасьев?

Сергей Сергеевич Афанасьев– глава диссертационного совета, доктор наук, профессор, заведующий кафедрой. У него регалий, как блох на Барбоске. Был когда-то учеником Коняева, кандидатская, докторская. Михаил Николаевич возлагал на него большие надежды. Но как только защитил докторскую, о своем учителе забыл. Даже не перезванивал. Вскорости стал заведующим кафедрой. Всё имеет свою цену.

–Он говорил со мной после защиты. Так и сказал, ВАК не пройду. Лучше даже не посылать. Во время защиты ни слова… говорят, что собирается подать на конкурс…

–В ректоры метит?

–В них самых… Они-с, говорят, в последнее время сильно покорешились с Незванько и его прихвостнями, рассчитывают друг на друга. Думаю, его шарик был среди чёрных.

–Да, горько как-то… и во рту пересохло. Воды бы мне…

И тут я заметил, как мой любимый учитель бледнеет буквально на глазах!

Ведерникова

Меня подвела нелюбовь к иностранным языкам. В результате– никаких перспектив, звание младшего лейтенанта ФСБ, прозябание на маленькой должности в неприметном регионе. А вытащила любовь к медицине. Я не поступила бы в медицинский– отец не простил бы мне такого предательства, да и я не стала бы обычным врачом, хотя о военно-медицинской академии задумывалась. В академии ФСБ мне медицина давалась без напряжения. Ещё говорили, что у меня лёгкая рука. А потом была та история, когда мне предложили попрактиковаться в качестве медсестры реанимационного отделения. Вот тут я и набила руку. За два месяца, пока клиент не появился в поле зрения. Извините, большего не расскажу. Вот только то, что потом очутилась в Мухозасранске, это еще очень хороший для меня лично расклад. А потом приехал приятель отца, Николай Степанович. И вот я здесь. Вроде бы работа не пыльная, вот, противного старикана по парку катать да уколы ему делать. Это если не знать, что тут происходит.

Во-первых, старик не такой уж и противный. Внешне он чем-то напоминает Вольтера с той самой скульптуры, где он в кресле. Тут и там– преклонного возраста мужчина в кресле. Сухонький, с бледной кожей и синюшными губками– типичный сердечник с недостаточностью. Но ничего, до такого возраста дотянул! Говорит, что благодаря спорту, тому, что ни дня им не занимался. Это он цитирует одного премьера[10], вообще древний историк сыпет цитатами, шутками, подколками, острыми словечками; знаю, что таким образом в его возрасте сильные люди маскируют боль. Я не понимаю, на каких таких резервах он до сих пор тянет… Кстати, он и внешне похож на Вольтера, такой же крючковатый нос, умные глаза под густыми бровями, вот только шевелюра– клиент лыс, как яйцо, и лицо всё изрыто морщинами, почти как на картинах Глазунова, а ещё эти старческие пятна на руках… А вот говорить с ним интересно. Очень интересно. Недаром, что академик, начнет вещать– заслушаешься! Несмотря на возраст, никакого старческого дребезжания, речь четкая, спокойная, отчётливая, расставляет акценты и ударения точно, как гвозди заколачивает– за удар по гвоздю! А умение сравнивать, анализировать, давать точные характеристики. И никаких признаков склероза и маразма. Коуч сказал, что ему даже не надо было особенно расширять возможности запоминания, академик обладает отличными способностями к схватыванию и переработке новой информации. А ведь в молодости академик Конюхов был тем еще жеребчиком! Я– женщина, меня не проведешь. Это он сейчас представляется интеллигентом-импотентом, только я заметила пару раз, какими маслянистыми становились его глазки, так я не в претензии, у меня карма такая…

Отослал меня. Хочет с учеником поговорить тет-а-тет, ну пусть его, пусть. Ученик профессора мне не понравился с первого взгляда: какой-то угловатый, большеголовый, с копной непокорной шевелюры, встретила бы его на улице ночью– перепугалась бы. Вот на ученого он не похож, в темноте выглядел бы гопником, днём– типичный военный-отставник. Тяжелый лоб, маленькие глазки, спрятанные за пустышками очков, этот девайс у него скорее для имиджа– чуть смягчает неприятный взгляд, за легкой серой дымкой напыления. Хм… ему вроде за шестьдесят, а вот тело держит в пределах нормы; несмотря на возраст, жирком не заплыл, вот только странный он какой-то, нет, не странный– одинокий! Почему я так решила? Так по одежке! Он же выглядит совершенно безвкусно, такое впечатление, что его обмундировала девочка-продавец на сэконд-хенде. Вроде недешево, но подбор– это точно говорит об отсутствии твердой женской руки. Возьмём академика– человек в кресле, одежда старомодная, но подобрана идеально. Чувствуется, что когда-то супруга со вкусом это собрала, а он всё сумел сберечь и сохранить. И если Коняев– педант, то его ученик, кажется, Конюхов– раздолбай! Нет, не так… военный раздолбай! Это значит, что он то, что по работе положено, будет делать дисциплинированно, педантично, точно, а всё остальное– без фанатизма. О чем это они спорят? Вот, ученик моего подопечного что-то очень эмоционально говорит, начинает как-то по привычке круговым движением массировать переносицу, весьма характерный жест, с такой привычкой разведчики проваливаются на раз-два.