Книга Комиссар Дерибас - Владимир Дмитриевич Листов

Прощаясь, они оставили книгу Кропоткина «Речи бунтовщика».

— Читайте. Потом мы поговорим о том, что будет непонятно, — сказала Дембовская.

Муравьев взял книгу. Это было обращение Кропоткина к молодежи. Читал всю ночь напролет, а на лекциях думал о прочитанном: ничего подобного до сих пор не слышал.

Спустя неделю Дембовская и Кондратьев пришли опять. Принесли брошюру Иванова-Разумника «Испытание огнем» — произведение ярко выраженного народнического направления. После непродолжительной беседы Дембовская отозвала Муравьева в сторону:

— Теперь мы поручаем тебе сходить на одно из рабочих собраний.

Муравьев был невероятно польщен таким доверием.

Вскоре он стал проводить беседы в рабочем кружке, а затем был избран секретарем больничной кассы (рабочего страхования). Муравьев все больше втягивался в политическую работу.

Однажды Дембовская принесла новую книгу и, уходя, сказала:

— Мы приняли тебя в партию.

— В какую? — удивился Муравьев.

— Социалистов-революционеров.

А вскоре произошла Февральская революция. Радости и восторгу не было границ. Муравьев был избран членом Воронежского Совета от партии эсеров и даже членом исполкома Совета. Затем его избирают членом Воронежского губкома партии эсеров.

Муравьев познакомился о журналистом-эсером Абрамовым, который скрывался в эмиграции, учился в Сорбонне. Там он прочитал труды Ленина, которые произвели на него неизгладимое впечатление. Абрамов все больше переходил на позиции большевиков и оказывал влияние на Муравьева.

Муравьев теперь регулярно читал «Правду», ленинские труды, и у него все больше росло сомнение в правильности левоэсеровской политики, в особенности по отношению к крестьянству.

В составе воронежской делегации Муравьев выехал в Петроград на первый учредительный съезд левых эсеров. Там он был очень активен: за четыре дня выступил на съезде пять раз. Но самое главное было в том, что Муравьев присутствовал на Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов и слышал выступление Ленина.

Рядом с Муравьевым в зале, где проходил съезд, сидел плотный мужчина с седыми висками. Когда Муравьев стал аплодировать Ленину, сосед спросил:

— Понравилось?

— Вот то, что нужно крестьянам! — с восторгом ответил Муравьев.

— Давайте знакомиться, — предложил сосед и протянул свою широкую ладонь. — Моя фамилия Баклаев. Вы большевик?

— Нет, эсер…

Баклаев удивился, но руку Муравьеву пожал. После заседания он рассказал Муравьеву о себе: член партии большевиков с 1912 года, сидел в Харьковском централе, был политкаторжанином. Оказалось, что они оба приехали из Воронежа, их глубоко трогала судьба трудового люда, и они сразу нашли общий язык.

…Дерибас прервал чтение бумаг и спросил у Кандыбина:

— А с Баклаевым разговаривали? Как он характеризует Муравьева?

— Беседовал. Баклаев очень высокого мнения о Евдокиме, Они в большой дружбе. Говорит, что рядом с таким, как Муравьев, он готов идти в бой…

Муравьев ехал из Петрограда в Воронеж в смятении: «Как быть дальше? Ведь правы Ленин и большевики! Только партия большевиков понимает нужды села и может правильно решить крестьянский вопрос. А эсеры все больше скатываются на соглашательские позиции, выражают интересы кулачества. Положение крестьян-бедняков эсеры не улучшат».

И он стал говорить, спорить с товарищами о том, что партия левых эсеров должна пересмотреть свои позиции.

На второй съезд партии левых эсеров Муравьева не пустили, он был подвергнут остракизму. По его «делу» была создана комиссия, и ему было предъявлено обвинение в том, что он подрывает партию левых эсеров.

Защищать Муравьева отправились представители воронежской организации. Они явились в ЦК к Спиридоновой.

— Да вы знаете, какой он нам вред нанес! — замахала она на посланцев руками. — Мы говорим, что большевики творят зло. А что делал Муравьев? Да он хуже всякого большевика! Его надо исключить из нашей партии.

После возвращения делегации из Москвы воронежский губком левых эсеров вынес решение: не считаться с мнением ЦК. Пусть Муравьев продолжает работу.

Муравьев сделался осторожнее. Разговоры прекратил, а исподволь стал готовить переход в партию большевиков. Знали об этом только близкие ему люди. Знал секретарь губкома РКП(б) и его заместитель.

В июле 1918 года Муравьев поехал в Москву на III съезд левых эсеров, хотя в число делегатов он избран не был. Ему хотелось послушать, о чем будет идти речь. На съезде к нему подошла Спиридонова, лидер левых эсеров, женщина красивая, властная и отчаянная. Своей наружностью она напоминала учительницу: гладко причесанные волосы, невысокая, худощавая, с одухотворенным лицом.

— Милый, — сказал она ласково, словно погладила мягкой рукой по голове, — ты уж извини, так меня рязанцы информировали. Неудачно получилось. Товарищи, которые ездили в Воронеж, рассказывали мне, какую ты там работу проводишь.

«О чем это она? — подумал Муравьев. — Уж не дошли ли опять слухи, что я разделяю взгляды Ленина? Читаю его труды?» Очень сладка была с ним Спиридонова. А про нее шутили, что она даже деньги партийные за своим чулком держит.

— Мария Александровна, что вы передо мной извиняетесь. Это я должен перед вами каяться! — Муравьев, решил схитрить.

— Ты что здесь хочешь делать? — спросила она, не обратив внимания на его слова.

— Поговорить, послушать…

— Нет, нет, ты не должен здесь оставаться. Поезжай в Воронеж и передай Абрамову, чтобы вся организация была в мобилизационном состоянии. Произойдут очень важные события… Очень важные… — При этом Спиридонова загадочно усмехнулась.

«Что бы это значило? Желание избавиться, отправить меня подальше от горячих дел? Это ясно. Но о каких событиях идет речь? Что затевают левые эсеры?»

— Что вы имеете в виду, Мария Александровна?

— Я не могу тебе сказать всего… — Она повернулась, чтобы уйти.

— Изменения в руководстве Советской власти? — спросил Муравьев, а у самого похолодело внутри.

Спиридонова даже взмахнула рукой.

— Нет, что ты! Против Ленина никто не может выступить, ни у кого не повернется язык. — Она отвечала решительно, и Муравьеву показалось, что в данном случае говорит правду. — Но произойдут такие события, когда Ленин вынужден будет проводить нашу политику. — Спиридонова зашагала прочь.

«Что предпринять? Спиридонова слов на ветер не бросает!.. Срочно предупредить! Но с кем поговорить? Здесь, в Москве, нет нужных связей… Скорее в Воронеж, к секретарю губкома РКП(б) Носову!»

Было шесть часов вечера 6 июля. Муравьев ворвался в приемную губкома. У Носова шло заседание, но он вышел к Муравьеву.

— Что у вас?

Муравьев передал содержание разговора со Спиридоновой.

— Много нашей кровушки попьют еще эсеры! — Носов не на шутку встревожился, попросил телефонистку тотчас соединить с Москвой. Едва на другом конце провода ответили, его лицо потемнело. Он шепнул: — Опоздали!..

Выслушав до конца, сказал:

— Левые эсеры подняли мятеж. В три часа дня бросили две бомбы в немецком посольстве. Тяжело ранен посол Мирбах… Ленин дал указание мобилизовать все силы, немедленно поднять на ноги всех для подавления мятежа и поимки преступников… Нужно информировать членов губкома и