Книга Война и Мир - СкальдЪ

всему полку.

— В рай попасть мне вроде как не светит, но, если все же окажусь в тамошних пенатах, непременно подам рапорт на имя архангела Михаила, пусть меня определят в гусары, — заявил князь Белозерский, который, как и Шувалов, перевелся в мой полк по высочайшему позволению наследника. — Ведь и на Небеси есть армия!

Юлианов Юлий Юльевич, мы прозвали его Ютри, ударил по гитарным струнам и запел молодым сильным голосом о том, как повезло ему родиться гусаром. Рут аккомпанировал, постукивая саблей по бутылкам. Джавахов и Ян Озерский непонятно с чего вдруг принялись спорить, какая приправа лучше всего идет к баранине. Изюмов посрамил обоих, уверено заявив, что лучшая приправа к любому блюду — женщина. Фальк подкинул в костер охапку сушняка. Огонь вспыхнул и заревел, осветив десяток практически трезвых лиц, усатых, со шрамами и без, уверенных, что все нам по плечу. Среди нас попадались жестокие грубые люди, гуляки, картежники, вертопрахи, повесы и хвастуны, но все были своими, не единожды проверенными и надежными, как булатная сталь.

К ночи распогодилось. Легкий ветерок разогнал тучи, попутно принеся аромат свежих трав. Я лежал на медвежьей шкуре, положив седло под голову. Было хорошо и легко. Меня окружали верные гусары, а в небесах ярко сияли звезды. Щелкали горящие угольки, пахло жареным мясом и жизнь казалась прекрасной.

Глава 3

Весна благоухала. Запахи разнотравья, особенно если отъехать от пыльной дороги, казались чудо, как хороши.

Бухарест начал готовиться к проведению праздника в честь независимости Румынии, хотя до официального объявления было еще далеко. В столицу полкам заходить запретили, и мы обошли ее по окружности, направляясь к местечку под названием Калугарени. За нами следовала 4-я стрелковая бригада и недавно сформированная Кавказская казачья дивизия. Сопровождал нас полковник Бобриков и румынский комиссар по фамилии Николеску, приставленные к нам в качестве временных проводников. На плечи таких людей легла задача разместить прибывающие полки и бригады таким образом, чтобы они не перемешались и не запутались.

Подавляющая часть румынских офицеров носила золотые украшения, одевалась пышно, не по доходам, обожала хвастаться и пускать пыль в глаза. Бухарест они называли «маленьким Парижем», а Румынию считали важнейшим государством Европы, мнение которой всенепременно учитывают все прочие державы. При этом держались с ленивой наглостью, полагая, что делают нам одолжение, пропуская через свою страну. Я быстро устал от бесконечного хвастовства Николеску и од самому себе, мне просто хотелось утопить его в реке. Благо комиссар отстал от нас довольно быстро.

А вот с Густавом Эйфелем я прощался с сожалением, пожелав на прощание без трудностей добраться до Парижа. Друзьями мы не стали, но друг к другу относились хорошо. Инженер, который еще не получил всемирной славы, солидную работу получал не часто. Прямо сейчас француз не знал, чем себя занять. Густав с радостью ухватился за идею, что после войны работа для него найдется. В голове у меня крутилась идея воздвигнуть Эйфелеву башню в Саратове, но пока подобное казалось совершенной фантасмагорией.

— Мать честная, сколько же здесь скопцов! — искренне удивился Некрасов, когда мы в очередной раз повстречали представителей данной секты. Себя они величали Христовы воины Царя Небесного, по большей части были русскими и полностью контролировали извозчичье дело. На любой станции, на вокзалах, около питейный заведений и гостиниц всюду на козлах сидели скопцы.

— Для гусара такая философия не подходит. Гусар без столь важных частей и не гусар вовсе, — откликнулся я. Скопцы были ребятами вежливыми, честными и богобоязненными, но их веры я не понимал.

В Калугарени нас догнал Кропоткин, прибывший сюда на поезде. Как все мы давно выяснили, происходящий из числа так называемых «кабинетных» генералов, он не любил торопиться и трястись в седле, зато любил основательно откушать и выпить. Светлой головой был тот, кто впервые одарил его прозвищем Лукавый Ленивец.

— Господа, с этого дня мы подчиняемся генерал-лейтенанту Скобелеву. Вместе с ним пойдем в авангарде всей армии, — объявил он Зазерскому, Ломову и мне. — Что вы улыбаетесь, Соколов? Разве я сказал что-то смешное?

— Никак нет, наоборот, радуюсь, что мы будем первыми, — браво ответил я, старательно надувая щеки и выкатывая глаза. На самом деле, вышел очередной конфуз, которые постоянно случаются на войне. В беседах с цесаревичем Николаем я два или три раза упомянул, что на будущей войне желаю служить под началом Скобелева, если предоставится такая возможность, естественно. Николай мою просьбу запомнил и, судя по всему, передал соответствующий приказ по инстанции в отношении любимого полка. Но тут произошла, как говорится, оказия. Адъютант, секретарь или простой делопроизводитель либо не услышали его, либо не так поняли, потому что Скобелевых в армии двое, отец и сын, и оба генералы. И нас отправили в распоряжение генерал-лейтенанта Скобелева Дмитрия Ивановича, отца Михаила. Что бы отличать отца и сына, в войсках его прозвали Первым, а сына — Вторым. Вот мы к Первому и попали.

— Тогда прямо сейчас выдвигаемся, нас ждут.

Ранним утром, оставив подразделения в селе, вернулись в Бухарест. Дмитрию Ивановичу Скобелеву было под шестьдесят лет, он полысел, немного обрюзг, но вид имел боевой. После того, как Полина стала женой его сына, мы стали родственниками и с Дмитрием Ивановичем я виделся не раз. Ко мне он относился с заметной теплотой. С ним находился временный начальник штаба полковник Паренсов, чья агентура перед войной показала себя блестяще, да и сам он не сидел сложа руки, объездив Болгарию, Румынию, а во время одного из вояжей даже успел попасть в жандармский участок в Рущуке.

— Здорово, что вы так быстро добрались, господа, — Дмитрий Иванович пожал руки Кропоткину, потом мне, Зазерскому и Ломову. Минут тридцать Скобелев 1-й и Паренсов расспрашивал нас о дороге и о состоянии полка.

— Сейчас такая чехарда, что все перемешалось, — Паренсов разложил на столе трехверстную карту с различными пометками и стрелками. — Непонятно, что происходит на Дунае. Для качественного рейда сил не было, но теперь они появились.

— Возьмите два эскадрона и казачью сотню, Михаил Сергеевич и проведите рекогносцировку берега Дуная около Журжево*. Уверен, ваши молодцы справятся, так ведь, Федор Николаевич? — Скобелев обернулся к Кропоткину.

— Само собой, — важно кивнул тот. Я было подумал, что князь захочет отправиться с нами. Нет, не захотел, наверное, далеко ему показалось, да и дорога вся в грязи. Нашему генералу больше нравилось командовать из тыла, где безопасно, тепло и спокойно.

— Тогда с Богом, Михаил Сергеевич. Мы на вас рассчитываем! — закончил Скобелев.

Кропоткин остался со Скобелевым, а мы с Паренсовым вышли из кабинета и около двадцати минут потратили на то, чтобы более полно разобраться в ситуации. Оба мы были разведчики и нам нашлось, что обсудить. Полковник поделился некоторыми секретными сведениями, позволяющими представить себе положение дел. Он говорил короткими, рублеными фразами, четко и по существу. Особое внимание было уделено агенту под псевдонимом Аскет, которого мне следовало отыскать в Журжеве, получить от него свежие сведения, обеспечить деньгами, одеждой и переправить на турецкий берег Дуная, дав задание выяснить численность и состояния вражеского гарнизона в Рущуке[3].

Рущук и Силистрия стояли на правом, турецком, берегу Дуная. Шумла защищала один из перевалов через Балканы, а Варна находилась в удобной бухте на побережье Черного моря. Эти четыре крепости так и прозвали — Турецкий четырехугольник. Все они были прекрасно защищены и укомплектованы многочисленным гарнизоном с новейшей артиллерией. Высшее командование считало, что именно Четырехугольник представляет основную угрозу в восточной Болгарии. Его стратегическое значение трудно было переоценить, так что задание Аскету получить сведения по Рущуку являлось невероятно важным. Так же мне требовалось проработать с уходящим через реку агентом различные способы связи и страховки.

— Поторопись! Сейчас, пока турки вальяжны, у тебя есть шанс слегка прищемить им хвост, — посоветовал напоследок Паренсов. — Все в твоих руках, Михаил.

Зазерский передал под мое временное командование сотню во главе с есаулом Быхаловым, а я привлек к заданию эскадроны Некрасова и Шувалова, а также подполковника Седова. Всех вместе нас насчитывалось свыше трех сотен сабель, и в умелых руках это грозная сила. Взяв запасных лошадей и провианта на шесть дней, отряд выдвинулся. Костенко остался в лагере за старшего.