Книга Память – это ты - Альберт Бертран Бас

нос…

Силы оставили меня, и я снова потерял сознание.

Она легонько ткнула меня стволом. Увидев, что я не реагирую, подкрутила газовую лампу, которую принесла с собой, и обнаружила, что с одного бока я истекаю кровью. Прислонила винтовку к стене и сняла перчатку. Склонившись, положила мне руку на лоб и поцокала языком. Выпрямилась и, нахмурившись, посмотрела на меня одновременно растерянно и с любопытством.

Когда я пришел в себя, мне пригрезилось, что я лежу в собственной теплой постели под толстым одеялом, но очень скоро осознал, насколько это видение далеко от печальной действительности. Я по-прежнему был в пещере. Небольшая газовая лампа отбрасывала круг слабого света. Все тело страшно болело, и я приподнял одеяло, желая убедиться, что я цел.

Вместо старой и драной одежды на мне было нечто гораздо большего размера, более удобное и намного более теплое. Туловище было перебинтовано чуть ниже ребер, а несколько деревяшек фиксировали ногу так, что она не сгибалась. Порезы и раны на лице и на теле оказались промыты, на некоторых уже образовались корки. Сколько времени провел я там?

Рядом с лампой я увидел каравай хлеба и немного колбасы. Я с трудом дотянулся до них и стал жадно есть. Челюсти ныли, еда царапала горло, но меня это не волновало. Я так проголодался, что заглотил бы все не жуя.

Пещера была больше, чем показалось на первый взгляд. Она изгибалась полумесяцем, и с противоположной, дальней от меня стороны по-прежнему громоздились какие-то предметы. Я сделал свет в лампе ярче и постепенно различил среди них знакомые очертания: шляпы, каски, одежду, плюшевых мишек, игрушки, ранцы, книги, сапоги, оружие, какие-то бумаги…

– Добро пожаловать туда, где умирает ветер.

На фоне входного проема вырисовывался внушительный силуэт с винтовкой за спиной.

– Кто ты? – спросил я, не в силах унять дрожь в голосе.

Силуэт двинулся ко мне, по дороге высвобождаясь из пальто, шарфа, шапки… По мере приближения он светлел и уменьшался в размерах. Когда он оказался совсем близко, я оторопел, увидев перед собой девушку приблизительно моих лет.

– Я Хлоя.

– Хлоя… – пробормотал я еле слышно, – а я…

– Гомер, – сообщила она, садясь рядом и отвинчивая крышку термоса, отчего по пещере поплыл запах крепкого бульона. – Мы с тобой уже познакомились.

– Уже?

– Даже три, а то и четыре раза. Надеюсь, это последний, – сказала она со скучной миной.

– Э… прости.

– Ты бредил в лихорадке. – Хлоя коснулась рукой моего лба. – Температура снижается, – заключила она равнодушно.

Глаза у нее были огромные, взгляд повелительный. Она смотрела прямо, как смотрят животные, что было невыносимо и могло бы смирить даже величайшего из смертных. Кожа ее была бледной, снежного цвета, хотя щеки разрумянились от солнца. Волосы жили своей жизнью и длинными спутанными прядями падали на спину. Она была красива первозданной красотой девственного леса.

– Сколько я уже здесь?

– Чуть больше недели.

Она перелила наконец бульон из термоса в латунную кружку. Проглотив первую протянутую мне ложку бульона, я почувствовал вкус прошлого. Дрожь пробежала по телу, я готов был расплакаться как ребенок.

– Что такое? Горячо?

– Нет…

– Невкусно? Тем хуже для тебя, я не собираюсь больше ничего готовить.

– Нет, очень вкусно. Просто… я кое-кого вспомнил. Вот и все.

– Кого ты вспомнил? – Она говорила без обиняков, нетерпеливо спрашивала обо всем, что приходило в голову. И не слишком доброжелательно, словно раздражаясь, что не все понимает.

– Маму. – У меня на глаза навернулись слезы. Я снова увидел ее на снегу. Снова услышал, как пуля входит в неподвижное тело.

– Она умерла?

Да уж, Хлою нельзя было назвать деликатной. Как будто она представления не имела, что такое чувства. Я кивнул, стараясь не разрыдаться в ее присутствии.

– Ее убили выстрелом в спину.

– Понятно. Тебе надо поесть. Станет получше. Ты везунчик, знаешь? Я бы и курицы не дала за твою жизнь.

Хлоя потихоньку кормила меня бульоном, стараясь не пролить ни капли, а я изучал ее лицо. Время от времени я переводил взгляд на гору вещей, сложенных в другом конце пещеры.

– Это мои сокровища, – произнесла Хлоя грозно, словно читая мои мысли.

– Сокровища?

– Они никогда не могут унести все, что набирают с собой.

– Унести? Кто?

– Люди. Они недооценивают горы. Я так понимаю, ты тоже шел во Францию?

Я кивнул, сердце мое сжалось.

– Сейчас тут таких много.

– Почему это место называется где умирает ветер? – Вспоминать прошлое было мучительно, я хотел сменить тему.

– Потому что здесь умирает ветер, – ответила она, глядя на меня так, будто это я ненормальный.

– Ты одна здесь живешь?

Впервые моя спасительница улыбнулась, вопрос позабавил ее.

– Я живу с отцом в долине. У нас своя ферма: двадцать три овцы, две свиньи и двенадцать куриц. А ты откуда?

– Из Барселоны.

– Из города? Серьезно? И как там? Был в кино? А в театре?

Я кивнул, немного успокоившись: несмотря на жесткий взгляд, внутри нее жила маленькая девочка.

– Сколько тебе лет? – спросил я прямо.

– Шестнадцать, а тебе?

– Тоже, – соврал я. – Не рановато ли тебе ходить с этой штукой? – я указал на стоявшую у стены винтовку.

Хлоя подошла к ней и ловко подхватила, хотя та была почти с нее ростом. Направила ствол на меня и прицелилась.

– Это не штука. Это винтовка Мосина-Нагана, – отчеканила она гордо и обиженно. – Дедушкина. Я научилась стрелять в шесть лет. Отец твердит, что у меня талант, хотя иногда мне кажется, он так говорит только затем, чтобы я добыла кролика на ужин. Ты умеешь стрелять?

– Нет. Родители предпочли, чтобы я научился играть на гитаре.

Хлоя рассмеялась. Она пристально разглядывала меня, словно пыталась увидеть насквозь.

– Подожди. – Она отставила винтовку, подошла к куче вещей, покопалась немного и вернулась ко мне с гитарой в руке: – Нашла три месяца назад на южном склоне. Не знаю, можно ли на ней играть, но ты не скоро еще сможешь вставать и ходить, так что…

Мне ничего не оставалось, кроме как взять гитару. Бедняжка выглядела совсем плохо, но ей предстояло спеть еще немало песен. Я попробовал пару аккордов, припоминая свою прошлую жизнь, которая казалась теперь такой далекой. Подняв глаза, я увидел, что Хлоя снова закуталась до бровей и прихватила винтовку.

– Ты уходишь? – Я расстроился.

– Мне пора, а то отец что-нибудь заподозрит.

– Ты ничего ему не сказала?

– Если бы сказала, тебя бы тут уже не было, а меня бы наказали. А я этого не люблю.

Хлоя заметила мою растерянность и нетерпеливо фыркнула:

– Он не любит людей. Особенно таких, от которых одни проблемы.

– А если он придет сюда?

– Никто не знает об этой пещере, потому