Книга Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Связи между русским человеком и собственностью были всегда весьма слабыми, плюс на это накладывались исторические катаклизмы, к которым также ментально привык русский человек, соглашаясь внутренне с тем, что какое-то время спустя обязательно придет басурманин на русскую землю и сожжет дома, угонит в плен немеренное количество народа и после придется опять сызнова все воссоздавать и строить, дожидаясь очередной опустошительной войны.
Понятно, что положение крестьян в Сибири, на Севере было другим, более крепким, оно-то как раз и позволило выстоять России в событиях Великой Отечественной войны, но в целом, так и не прилипло к русскому человеку чувство собственности, остервенелое желание ее защищать, оберегать всеми силами. Да что там говорить о собственной земле и избах, если и дом Бога, храмы с известным изуверством разрушались русским народом в эпоху революции и гражданской войны. И тут не надо грешить исключительно на троцкистов или комиссаров – с удовольствием творил эти безобразия русский народ, не очень и задумываясь, что несколько десятилетий спустя он будет отстраивать опять эти храмы и монастыри и миллионными очередями стоять на поклонение Поясу Богородицы или чудотворным иконам.
Здесь стоит мимоходом заметить, не останавливаясь специально на этом вопросе, что и по сей день отсутствие привязанности к собственности как таковой не вошло важным элементом в ментальную структуру россиянина, не заставило, тем самым, пробудиться в нем политическому инстинкту, не подталкивало его организовывать партии, какие-то социальные структуры, какие могли бы защищать его интересы в практическом отношении, оберегать его добро и собственность. Любая партия, сегодня создаваемая в России, будет разновидностью КПСС, также как и та, обещающая молочные реки и кисельные берега в несколько иной упаковке. Все они не учитывают того обстоятельства, что основной составляющей внутреннего мира русского человека является вера, причем она замешана на очень древних архетипах религиозного толка, так что всякая идея, которой увлекается русский индивид, приобретает схоластический мировоззренческий характер.
Вера в такой системе ценностей обязательно опирается на древние, нерасчлененные ментальные комплексы, в самой малой степени рационализированные, представлений о мире, где не знание, не практический опыт, но психологическая убежденность становиться ведущим началом. Автор неоднократно в своих работах анализировал эти особенности миросозерцания русских, какие совершенно не похожи на западные примеры и образцы. Исходящий же из веры импульс целеполагания в жизни порождает совершенно определенный дискурс, то есть способ такого говорения и объяснения мира, который больше убеждает, чем доказывает, внушает, чем рационально растолковывает. Причем эти процессы могут происходить даже и тогда, когда внешне кажется, что русский персонаж изо всех сил стремится к логике, поискам причинно-следственной связи, но по существу он ищет те опорные точки в своем восприятии действительности, какие будут отвечать данным, глубоко запрятанным формулам интерпретации реальности, какие в самом общем виде описаны чуть выше.
Смысл и формы жизни русского человека в истории
Русского человека трудно убедить логически, с развернутыми аргументами, ему можно что-то внушить, на него можно эмоционально и психологически воздействовать, тем более, что его ментальная память, культурный опыт, сам язык будут исподволь подсказывать ему то же самое – «не верь словам, а верь своим чувствам». Поэтому он трудно поддается аргументам, о каких ему будут кричать с трибун на митингах или тихо нашептывать с экранов телевизора. Русский человек всегда ждет появления того или иного пророка или чудотворца, поэтому и возникают на его пути всякого рода шаржированные исторические фигуры, вроде Распутина, Троцкого, Ельцина или же другой их воплощенности в виде Кашпировского, Чумака и огромного числа промышляющих на окраинах России мелкотравчатых целителей, ведьм, гадалок, кликуш и просто сумасшедших.
Забавно, что всякому из них есть своя как бы политически и общественно подкрепленная версия в виде того или иного политика, рассекающего Москву на «Майбахе», политолога, историка, журналиста, телеведущего, какие, наморщив лоб, умными словами говорят о том же, о чем говорят все эти юродивые и безумствующие хитрецы – вот-вот станет жить лучше, сейчас настанет время попадания всех нас в царство свободы и независимости, главный наш враг – это басурманин, находящийся вот тут, за кустом, и исподволь проникший в нашу собственную среду и соблазняющий русский народ. Гадательная, экзальтированная, лишенная критического модуса атмосфера духовной (хотя это слово не отражает всей действительности России) жизни народа точно отвечает этим, так никуда и не пропавшим ожиданиям о мгновенном и счастливом спасении всех русских людей в самом ближайшем будущем.
Не в силу ежедневного, нудного, тяжелого труда жизни верит русский человек, но в то, что существуют такие таинственные слова, приемы, постигнув которые, можно стремительно и кардинально изменить свою жизнь.
Эта онтологическая мечтательность не так смешна, как она может показаться на первый взгляд в подобном ироническом изложении. Она обладает куда большей экзистенциальной силой, чем прописи, к примеру, протестантской этики. Она требует сразу всего человека, и это устраивает русского субъекта, именно в этом он внезапно открывает смысл не только своего отдельного существования, но и всех своих соплеменников, которых он воспринимает как членов одной большой семьи. При этом, как ни парадоксально, данный аспект и объясняет ту ожесточенность, с какой он начинает бороться с «отступниками», если русский человек убедится {поверит), что они выламываются из правил общей жизни, нарушают некую правду существования, какую, скорее всего, никто, кроме батюшек с амвона, никогда внятно объяснить и не сможет.
Великий путаник этот русский человек, во многом он любит, когда его ведут в светлое будущее (любого «розлива»), и поэтому он так легко, жертвуя значительной частью своего народного целого, бежит вслед за предлагаемыми проекциями будущего существования, полагая, что Господь не допустит гибели России и «кривая вывезет». То же самое произошло и с предложенным людям вариантом новой жизни на рубеже 80-х и 90-х годов прошлого века, какой теперь обозначен в нашей истории, как прыжок государства и всего народа в капитализм в виде, якобы, свободного рынка, изобилия товаров и благополучного и с ы т о г о существования (а последнее для всякого русского очень важно).
Если бы не эта родовая черта русских (в широком смысле – российских людей, так как многие этносы России пропитаны этим духом известного мистицизма и покорности судьбе), если бы пробудилась в самосознании народа хоть какая-то толика здравого смысла, то Горбачев с
