Книга "НЕЙРОС". Часть первая "Коннект" - Павел Сергеевич Иевлев

хватает, да я и не хочу. Меня прёт, я чувствую спиной взгляд раскосых глаз, мозг выпустил вожжи, всем правят яйца. Они хотят показательной победы, они хотят заслужить восхищение.

Пупер бьёт в грудь, я подставляю плечо, меня разворачивает. Красиво, как в кино, отрабатываю маваши-гери. В этом мире нет Гонконга, здесь не родился Брюс Ли, нет фильмов про карате, и Пупер пропускает ногой в башку. Слышу за спиной хоровой восхищенный вздох и добавляю поплывшему противнику в челюсть. Ему бы упасть, но во мне слишком мало веса, и нокаута не выходит. Прем закрывается, я молочу его как грушу, но он настолько меня крупнее, что вырубить никак не выходит. Размер, сука, имеет значение. Разошедшись, я забываю об осторожности и, в конце концов, он достаёт меня пинком в бедро. Целился он не туда, но выходит всё равно очень больно, и я начинаю хромать. Зато отвлечённый болью я-подросток уступает штурвал мне-взрослому, позволяя стукнуть не сильно и не красиво, но в нужное место и с нужным эффектом. Пупер застывает, пронзённый парализующей болью, глаза его закатываются, и он рушится на грязный бетон двора. Да, я сжульничал, использовав талант. Да, ни разу не по-пацански. Да, совсем не честно.

Я бы и так его побил, но парадокс — из-за нехватки сил на нокаут для убедительной победы его пришлось бы покалечить. Я-подросток в адреналиново-тестостероновом угаре готов порвать врага в клочья, а я-взрослый вижу перед собой просто ребёнка, делающего глупости. Пацана, которого надо остановить, чтобы он не навредил себе и другим, но жизнь ему портить не стоит. Ему ещё киберконтракт искать.

— Ну?! — сказал я-подросток звенящим от торжества голосом и обтёр кровь с лица подолом футболки. — Ещё желающие есть?

Желающих не нашлось. Но восхищённого взгляда девочки я не дождался, только мелькнула в дверях её спина.

«Вот, сука, обидно щас было», — не подумал, а ощутил яйцами я-подросток.

***

— Её зовут Лирания, — сказала Нагма, промывая мне рассечение на лбу.

— Уже познакомилась? — я шиплю от боли.

В пылу драки не чувствовал, но вообще-то Пупер прилично мне насовал. Ничего серьёзного, а синяков и ссадин хватает. К счастью, моя очаровательная сестродочь, принимавшая роды у коз и умеющая правильно зарезать барана, не боится крови.

— А то! — кивает она, и добавляет задумчиво. — Вот тут на лбу зашить бы.

— Нечем, — вздыхаю я. — Моя аптечка осталась дома у Димы.

— И мой планшет! — Нагма вздыхает ещё трагичнее. — И кедики! И платьюшки! И ночнушка с иблисом! И учебники с заданием на лето! И скетчбук! И лайнеры! И краски! И…

— Понял, понял, не тараторь. У местных есть такая штука — клей-пластырь. Может, у кого-то из ребят завалялась?

— Я сбегаю, спрошу!

— Так, говоришь, Лирания?

— Да, — крикнула она убегая. — Я хочу её рисовать! Она интересная!

И смылась, егоза.

Мы прожили вместе два года. Вдвоём — её мама так ни разу и не объявилась. Каждое утро я вёз Нагму в город в школу, а после уроков — обратно. Пока она училась, я работал. Впервые в жизни по специальности, педиатром в поликлинике. На половину ставки. Двадцать часов в неделю, по четыре часа с понедельника по пятницу. Два с половиной часа приём, полтора часа — вызовы. Благодаря таланту я очень точный, практически безошибочный диагност, с остальным традиционная медицина худо-бедно справляется сама. Большая часть моей практики — элементарные простуды и ОРВИ, самая востребованная квалификация — выписать справку для школы ребёнку и больничный по уходу для матери. Несколько случаев своевременного выявления действительно опасной, но пока ещё бессимптомной фигни, которую без меня бы прохлопали, придавали этой деятельности некоторый смысл. Не за деньги же я там работал? Полставки педиатра — это не про деньги вообще. Мы проедали мои «боевые» и, в общем, не бедствовали. Нагма получала всё, что ей было нужно, — благо она не балованная, — а мне много не надо.

Трижды использовал свой талант в полную силу — один случай острого лимфоцитарного лейкоза у мальчика двенадцати лет, один — персистирующего неонатального сахарного диабета у младенца, и один — последствия криминального аборта у дурной семнадцатилетки.

Мы с дочкой жили дружно, не поссорились, кажется, ни разу. Она прекрасно училась, став круглой отличницей и гордостью учительницы. С энтузиазмом ходила в художественный класс, осваивая академическую живопись. Возвращалась перемазанная маслом, углем и пастелью, но совершенно счастливая. Рисовать она обожает. Училась делать мультики, по уши нырнула в аниме-сериалы, глотала залпом книжки про приключения, быстро росла, заставляя дважды за год покупать школьную форму. Когда школьные бюрократы напоминали мне, что она приёмная, я каждый раз совершенно искренне удивлялся — этот факт категорически не держался в моей голове. Счастливые два года.

Жаль, что меня убили.

***

Нагма вернулась с Колбочкой.

— Прем, ты просил клей-локер? — спросила та, неприлично глазея на мою пострадавшую физиономию.

К вечеру гематомы отекут, и рожу разнесёт так, что боже ж мой. Но ко мне уже обращаются «прем». Интересно, это новый общественный консенсус или Колбочка забегает вперёд?

— Надо на лбу зафиксировать кожу. Свести края…

— Спокойно, прем, я умею. Я тут всех латаю, как могу, — отмахнулась Колбочка. — Не бойся, у меня рука лёгкая.

Я фыркнул, демонстрируя абсурдность предположения, что я, такой крутой, только что отметеливший самого Пупера, могу чего-то там бояться.

— И много практики? — спросил я новоявленную коллегу, которая одной рукой стягивает края раны, а другой аккуратно, короткими нажатиями, прыскает на неё приятно холодящей субстанцией из баллончика.

— Не болтай, — одёргивает она меня, — кожа шевелится. А вообще бывает. Кто коленку расшибёт, кто башку, кто вены вскроет, да и Пупер руки часто распускал. Мальчишки!

Колбочка интонацией выразила мнение о гендерно-неравномерном распределении чувства самосохранения в популяции.

Я-взрослый с ней согласен, мальчиковое тестикулярно-зависимое мышление провоцирует пренебрежение техникой безопасности. Я-подросток слишком сосредоточен на почти касающейся моего носа груди. Того богатства там два прыща, но мне хватает, чтобы стало неудобно сидеть. По возможности незаметно поправляю майку, натягивая подол на шорты. Майка драная, грязная, вся в кровавых пятнах, а Колбочка, сосредоточившись на моём лбу, тепло дышит мне в волосы и чуть ли не водит сосками по носу. В моей крови не до конца перегорел адреналин и