Книга География - Страбон

в этом труде.

23. Итак, после того как я издал мои «Исторические записки», которые, как я думаю, принесли пользу для моральной и политической философии, я решил написать и настоящее сочинение. Ведь этот труд имеет одинаковый план с прежним и предназначен для того же круга читателей, преимущественно для людей, занимающих высокое положение. Далее, как в моих «Исторических записках» упомянуты только события из жизни выдающихся людей, а мелкие и бесславные деяния опущены, так и в настоящем сочинении я не должен касаться маловажных и незаметных явлений, а заняться предметами славными и великими, содержащими практически полезное, достопамятное или приятное. Подобно тому как в суждении о достоинстве колоссальных статуй мы тщательно не исследуем каждую отдельную часть, а скорее оцениваем общее впечатление и стараемся увидеть, хороша ли статуя в целом, так же следует судить и мою книгу, ибо она является некоторым образом трудом о колоссальном, который затрагивает явления огромной важности и весь мир, за исключением тех случаев, когда незначительные предметы могут вызывать интерес в человеке любознательном или в практическом деятеле. Все это сказано для того, чтобы показать, насколько настоящий труд важен и достоин философа.

II[30]

1. Если и я решил писать о предмете, который многие уже разрабатывали до меня, то я вовсе не заслуживаю порицания, если не докажу, что изложил предмет в той же манере, как и мои предшественники. Хотя различные наши предшественники написали блестящие труды в разных областях географии, однако я полагаю, что большую часть работы еще остается сделать. И если я буду в состоянии прибавить даже немногое к сказанному ими, то это должно считаться достаточным оправданием нашего начинания. Правда, распространение римской и парфянской империй дало современным географам возможность значительно дополнить наши практические сведения в области географии подобно тому, как, по словам Эратосфена, поход Александра помог в этом отношении географам прежнего времени. Ведь Александр открыл для нас, как географов, большую часть Азии и всю северную часть Европы вплоть до реки Истра, а римляне — все западные части Европы до реки Альбис (разделяющей Германию на две части) и области за Истром до реки Тираса; Митридат, прозванный Евпатором, и его полководцы познакомили нас со странами, лежащими за рекой Тирасом до Меотийского озера и морского побережья, которое оканчивается у Колхиды. С другой стороны, парфяне дополнили наши сведения относительно Гиркании и Бактрианы и о скифах, живущих к северу от Гиркании и Бактрианы. Все эти области прежним географам были недостаточно известны, поэтому я могу сказать о них несколько больше своих предшественников. Это в особенности станет очевидным из того, что я скажу, возражая моим предшественникам. Однако мои возражения в меньшей степени относятся к географам более раннего времени, чем к преемникам Эратосфена и к нему самому. Ведь поскольку Эратосфен и его преемники обладали более обширными сведениями, чем большинство географов, то позднейшему географу, очевидно, будет соответственно труднее обнаружить их ошибки, если они высказали какие-либо неправильные суждения. И если я буду вынужден возразить по какому-либо поводу тем самым людям, которым в других отношениях я ближе всего следую, то я заслуживаю извинения. Ведь я не намерен критиковать всех географов (большинство их трудов, которым не стоит подражать, я оставляю без рассмотрения), но буду судить только о тех людях, мнения которых, как мы знаем, в большинстве случаев правильны. Действительно, не стоит вступать в философские споры со всеми, но вполне достаточно критиковать Эратосфена, Гиппарха, Посидония, Полибия и других писателей подобного рода.

2. Прежде всего я должен рассмотреть мнения Эратосфена, изложив вместе с тем и возражения ему Гиппарха. Эратосфена не так-то легко уязвить возражениями, чтобы можно было, например, утверждать, как это пытается делать Полемон[31], что он даже не видел Афин; но, с другой стороны, он не заслуживает доверия в такой степени, как это допускают некоторые[32], хотя он и общался, как он сам говорит, с весьма многими выдающимися людьми. «Ведь в то время, — говорит он, — как никогда раньше, под одним сводом, в одном городе собирались философы, которые находились в расцвете своей деятельности в эпоху Аристона и Аркесилая». Однако я считаю, что этого утверждения для нас недостаточно: надо правильно решить, кому из учителей предпочтительнее следовать. Но Эратосфен ставит Аркесилая и Аристона во главе ученых, процветавших в его время; Апеллес для него является знаменитостью, так же как и Бион, о котором он говорит: «Бион первый облек философию в пестрые одежды»; но все-таки по отношению к Биону часто применяли слова:

Какие [бедра] у Биона под рубищем[33].

(Од. XVIII, 74)

И в самом деле в этих высказываниях Эратосфен обнаруживает слабую сторону своего утверждения. И вследствие этой слабости, хотя он сам учился в Афинах у Зенона из Кития, он не упоминает ни одного преемника Зенона, но, напротив, говорит о тех философах, которые разошлись с учением Зенона и не основали своей школы, что они процветали в его собственную эпоху. Его сочинения под заглавием «О благах» и «Упражнения в декламации»[34] и все, написанное им в этом роде, показывают его направление: он колебался между стремлением к философии и боязнью всецело посвятить себя этой профессии, но достиг только того, что казался философом или делал для себя из философии лишь в некотором роде отвлечение от других повседневных занятий для времяпрепровождения или даже для забавы. И в других своих сочинениях Эратосфен в некотором смысле обнаруживает такое же направление. Но это мы оставим. Для моей цели теперь надо попытаться, насколько возможно, исправить географию Эратосфена и прежде всего в том смысле, как только что указал выше.

3. Эратосфен указывает, что цель всякого поэта — доставлять наслаждения, а не поучать. Древние же, напротив, утверждали, что поэзия есть нечто вроде начальной философии, которая с детства вводит нас в жизнь и, доставляя нам удовольствие, формирует наш характер, чувства и поступки. И наша школа[35], сверх того, утверждает, что «только мудрец является поэтом»[36]. Поэтому-то различные государства Греции первоначально воспитывают молодежь на поэзии; конечно, не для простого развлечения, но ради морального назидания. Поэтому также и музыканты, обучаясь петь, играть на лире или на флейте, претендуют на понимание этого искусства: ведь они утверждают, что эти занятия имеют воспитательное значение и способствуют нравственному усовершенствованию. Такие утверждения можно услышать не только от пифагорейцев, в таком же духе высказывается и Аристоксен. И Гомер называет аэдов моральными руководителями, когда говорит о