Книга Учитель - Филип Жисе

Да Сашка. И правнуков и праправнуков, — улыбнулся Костя.

— Ну, про праправнуков не знаю, а вот правнуков понянчить хотелось бы. Да только знаете. Я сегодня думал уже об этом. Я где-то читал, что у нас в Украине средняя продолжительность жизни мужиков — шестьдесят два года. Вот я и подумал, а мне-то уже шестьдесят. Сколько тут до шестидесяти двух осталось? Два года?

— А ты, бать, меньше подобной хрени читай, — вмешался Сашка-младший. — Мало ли что могут написать. У нас в государстве нельзя верить тому, что пишут.

— Ну, не говори, Сашка, — замотал головой Павел. — Чему-чему, а вот этому как раз верить нужно. В Украине мужики на самом деле, как мухи дохнут.

— Саш, — сказал Олег, повернув голову к другу. — Ты не думай об этом. Живи себе потихоньку, сколько Бог отмерил. Кто-то и до шестидесяти не доживает, а кто-то и до девяноста дожить может. Так что как кому отмерено.

— Олежка прав, — сказал Костя. — У тебя отец сколько прожил, почти девяноста лет?

— Восемьдесят три, — поправил Александр Петрович.

— Ну вот. И мой отец восьмой десяток разменял. То алкаши мрут в шестьдесят, а то и меньше. А мы мужики здоровые, водкой не злоупотребляем, разве что по праздникам.

— Да, у нас в Украине, что ни день, то праздник, — рассмеялся Михаил Александрович, отец Татьяны.

— Да Миша, тут ты прав, — согласился Александр Петрович. — У нас, что ни день, то праздник. У нас народ не может без водки. Нация алкашей какая-то. Какой же мы пример показываем подрастающему поколению. Вон хотя бы Валерке с Витькой, — Александр Петрович кивнул на внуков, дырявивших вилками куски торта на тарелке. — Как-то неправильно это.

— Ну, а что ты хочешь, Сашка. Жизнь у нас такая. Ты же видишь у нас все высокое, и безработица, и преступность, и инфляция, и цены, только зарплаты и пенсии низкие. Как получается, так и живет, — сказал Костя.

— Значит, неправильно живем, — возмутился Александр Петрович. — Мне вон Сашка фотографии показывал, те, что за границей сделал. Там же другая жизнь. Там люди по-другому живут. И действительно живут, а не существуют, как мы.

— То ты не равняй палец с сам знаешь чем, — сказал Костя.

— Костя, — одернула мужа Люба. — Дети же.

— А что дети? Я ничего такого не сказал. Просто Сашка там люди другие, вот и живут по-другому. А у нас… как наш президент когда-то говорил? Народ у нас быдло. Имеем то, что и имеем.

— Ага, — засмеялся Павел. — Имеем то правительство, которое нас потом и имеет.

— Да Пашка, — кивнул Костя. — Именно так. Рыба откуда начинает гнить? С головы. Отрубить голову, так может все остальное свежим останется.

— Вы все правительство, президент, голову рубить, — сказал Александр Петрович — А кто это? Роботы или машины? Те же люди, что и мы с вами.

— Вот я про то и говорю, — заметил Костя. — Люди у нас такие. Каждый о себе думает. Как у нас говорят: моя хата с краю. Менталитет у нас такой. Мен-та-ли-тет. Тут уже ничего не поделаешь. Семьдесят лет Союза не прошли даром.

— Э-э-э, — протянул Олег. — Ты, Костик, так не говори. — Я в Союзе за свою зарплату мог не только одеться, обуться, семью прокормить, но и на машину насобирать денег. Мои дети ели булочки по одной копейке и батоны по пятнадцать копеек, колбасу Докторскую по два рубля тридцать копеек и пили молоко по тридцать две копейки за литр. А посмотри, что сейчас творится? Народ нищий, а верхушка жирует, все никак не нажрется. Может, дай-то Бог, подавится.

— Ну, что вы развели тут за балаган? — вмешалась Надежда Васильевна. — У нас День Рождения, а вы старое ворошите. Раньше была одна жизнь, сейчас другая. Зачем старое ворошить? Воспоминаниями сыт не будешь. Дайте Сашке слово договорить.

— Времена, и правда, другие были, — Александр Петрович провел пальцами по щекам. — Надо как-то приспосабливаться только вот как же его приспособишься-то, когда народ не живет, а выживает.

— Голова, Сашка, с головы все начинается, — вставил Костя.

— Да уймись ты наконец, — сверкнула на мужа глазами Люба.

— Нет Костя, не голова, а народ, люди. Вот наша проблема.

— Сашка, ну что ты ей Богу? Что ты так разошелся? Заканчивай речь уже, — сказала Надежда Васильевна. — Итак развели здесь Бог знает что.

— Как говорил Верещагин из фильма «Белое солнце пустыни»: за державу обидно, — скривился Александр Петрович. — Ну, да ладно. Так о чем я говорил? А, вспомнил. Хотел сказать, что многое было в жизни — и плохого, и хорошего. Все прошло. Что-то к счастью, что-то, может быть, к сожалению. Но сегодня, стоя перед вами, хотел бы сказать вам всем большое спасибо. Спасибо, что были со мной, помогали, поддерживали в трудную минуту. Поэтому давайте выпьем за вас. За то, что бы мы еще не раз встретились за этим столом. За вас!

— Я вот…, - хотел было продолжить Александр Петрович внезапно возникшую мысль, но звон стопок заглушил его слова.

— Ну и черт с ним, — подумал Александр Петрович, чокаясь с Костей.

— Спасибо, Сашка, — сказал Костя. — Что касается меня, то мы с тобой еще не одну бутылочку разопьем и не одно день рождения отпразднуем. — Скоро мои шестьдесят будем праздновать.

— Если память меня не подводит, то через два года? — спросил Александр Петрович.

— Именно так, — кивнул Костя. — Два года разницы у нас с тобой. Два года. Ну, давай выпьем. А то смотри все выпили, а мы с тобой заговорились.

— Давай, Костик, — поддержал друга Александр Петрович и опрокинул стопку в себя. После того, как боль вернулась Александр Петрович побоялся пить много, поэтому, когда Павел разливал водку, он попросил его налить ему не больше половины стопки. И сейчас, чувствуя волнение в желудке, понимал, что так оно и, правда, было лучше.

Спустя час гости начали расходиться. Правда, Павел с детьми ушел еще раньше. Дети все же маленькие, а время было позднее. С Павлом ушли и родители Татьяны, Михаил Александрович и Людмила Игоревна. Татьяна вызвалась помочь Надежде Васильевне убрать со стола.

Когда все расходились, Александр Петрович вызвался проводить их с Шариком к метро. Правда, провожать пришлось только Костю с женой Любой. У Олега была своя машина, поэтому они с женой уехали своим ходом.

Метро находилось рядом, минут десять-пятнадцать ходьбы. Александр Петрович решил прогуляться перед сном, да и Шарика