Книга SoSущее - Альберт Егазаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да я… да я смогу проверить, довольно будет…
— Сигануть с окна?..
…
— Ха-ха, молчишь… Ну вот, в который раз я поразвлек Себя, явив на Божжий свет свое неумолкающее Я. Платон, Гермес и скрытный Бэкон, Фома упрямый, молчаливый Кант, прозрачный Моцарт, многодетный Бах, терзаемый глухой Бетховен — все это Я. О да, всех доказательств самого Себя Я породил не счесть, но люди насчитали шесть. Унылая пора Меня.
Волопас вдруг осознал, что после первых строк он смотрел не на экран, а за окно. Но все слова этого странного диалога были ему знакомы. Потому что это он стоял на окне с иголкой в руках двадцать лет назад.
— Чего Ты хочешь, Богг? — вернувшись к экрану, написал Волопас.
— Ну, наконец-то, — ответ возник мгновенно. — Хочу сказать, что сыт по горло.
— Богг? — Артем все еще не мог сообразить, как сумел этот Богг точно воспроизвести его внутренний диалог.
— Так спрашивай уже! Хотя, скажу заранее, глупей вопроса нет. Даже отвечать не хочется.
— А Ты ответь.
— Сам бы мог догадаться. Ведь так удобней с играющими общаться, через Сеть. Во-первых, отчетность. Это раз. Во-вторых, веры больше. Знаешь ли, в Богга внутри не каждый поверит. А поверит — рассказать убоится. А не убоится — на костер попасть может. Ну, у вас, как это, погуманнее — в «желтый дом» отправляют — там Меня вытравить и пытаются. А что в итоге? — одна ботва.
Волопас вспомнил затравленный вид Анастаса в Столбах, и у него от сострадания сжалось сердце. Чтобы уйти в другой, не столь печальный регистр, он набрал:
— Ладно, Богг. У меня конкретный вопрос есть. Давно меня мучает… Понимаешь?
— Ты давай, клавишами-то щелкай, чтобы потом, когда последними вопросами припрет, в сторону не съезжал — мол, почудилось ему, — появилась обескуражившая Волопаса фраза.
— Хорошо. Хотя глупо, конечно, такие детские вопросы в Сеть выпускать.
— А ты не стесняйся. Перед Боггом, значит, не стыдно ему, а перед буковками на экране — он пас. Ну, дивлюсь я на вас, играющие. Вроде замыслил одних, а получилось…
Волопас подождал продолжения, но экран перестал выбрасывать строчки.
— Вопрос такой, могли «Аполлоны» на Луну слетать? — набрал он и только после нажатия клавиши «ввод» осознал несуразность своего вопрошания.
— Могли, — вполне ожидаемо ответил Богг.
— А были?
— Кто, люди, аполлоны?
— Ну, люди, конечно, или как там у Тебя — играющие.
— Нет.
— Почему?
— Не догадываешься? Режиссера забыли. А без Меня они кто? Правильно, лысые прямоходящие гоминиды. Вот они до орбиты и долетели. Спустить их на Луну — толку мало, да и автоматика в те годы была так себе. Рискованно. В общем, покружились и обратно — железо на автомате, экипаж — в сладком сне. А когда Ван Аллена[10] прошли, тут Я их и подобрал. После чего эректусы — ягодки опять, то есть сапиенсы[11] играющие. И слава Мне, ничего испортить не успели.
— И так несколько раз? Какой смысл? — возмутился Артем.
— Смысл в том, что надеялся Я, думал, обеспечат играющие присутствие Мое. Потому и твердил им способами разными — Камень взять в Чаше изобильной. Ведь без Камня Присутствия Моего homo sapiens уже не сапиенс, а простой erectus, и выше геостационарной орбиты ему не подняться.
— Но ты же знал, что, не взяв Камня, они не смогут удалиться от Земли, оставаясь при этом разумными?
— Да, знал, само собой знал.
— Тогда зачем Ты это позволил?
— А Я не позволил, Я соизволил. Вместе с ними. Можно подумать, ты всегда все по плану и трезвому размышлению делаешь? И на авось никогда не пробовал?
— Но ты же Богг как-никак!
— Ну и что, ты думаешь, Боггу рискнуть не хочется ради свободы Своей?
— Ненадежный Ты какой-то получаешься, стремно на Тебя полагаться.
— Слушай, умник. Скажи, ты что, не знаешь, что у тебя гастрит?
— Ну, знаю, положим.
— Уже положили. А раз знаешь, скажи, зачем вчера красненькое пил? Чтобы утром сегодня икать и на стенку лезть?
— Ну, я думал, пронесет. Расслабиться хотелось. Переработал вчера.
— Вот и Я тоже думал, авось доберутся. Тогда и Мне надежда — домой дорогу найти. Так что не кипятись, а то расплещешься ненароком.
— Да, ничего не скажешь, повезло нам. Не Богг, а сумасброд какой-то.
— Какой достался, Того и любите. Это только у попов и теософов разных Боггов выбирают, а в жизни — Кто свалился на вас, Тот и Богг. Нет без Меня играющих — и точка! Ибо жизнь ваша — представление Мое и Меня представление. Я Госсподь!
— Ладно, допустим, что нет без Тебя жизни разумной. Тогда скажи, вот почему, если меня, ну и нас вообще, нет, ну в смысле сознания, и это Ты Сам с Собой разговариваешь, то чего же Ты споришь с собой все время, да еще и с оскорблениями в Свой, получается, адрес?
— Давай от противного рассуждать, — предложил Богг.
— Давай, — согласился Волопас.
— Предположим, что ты есть сам-по-себе. Скажем, отделился ты от Меня, ну как Нос от Гоголя. И стал ты не просто носом, а мыслящим носом — рино сапиенсом[12] стал ты. И что, разве не споришь ты сам с собой? Вспомни, кому, интересно, говоришь такое: «Ну давай, давай, быстрей», — кого поносишь то и дело, особенно по утрам, словами нехорошими. Кто к кому обращается на «ты», а?
Волопас задумался. Вспомнил последний свой одиночный поход в горы. Тогда на перевале поднявшийся ветер, казалось, выдул из него оставшиеся силы. Предательски хотелось прилечь, окопаться, согреться. И он уже почти сделал этот самоубийственный шаг, как вдруг он, или же кто-то в нем, обрушился на его ослабевшую волю настоящим ураганом ругательств и проклятий — все, как одно, начинавшихся на «ты».
Он поискал глазами что-то острое. А вдруг оно вернулось, раздвоение? Надо чем-то уколоть себя — и сон его исчезнет. Но куда бы он хотел проснуться отсюда? Вот в чем вопрос. Иголки под рукой не оказалось. Извечный вопрос, кто кому снится, останется без ответа. Стараясь удержать себя в границах тела, он прошелся взглядом по открытым окнам, начиная с того, что вело прямиком к закатному небу, и заканчивая светящимся прямоугольником правого монитора. Прошло несколько секунд, прежде чем в нем появилось сообщение, и даже не сообщение, а нечто похожее на апологию разочарованного в Творении Богга:
…
Я — Богг. Два «г», а прописная или строчная — на ваше усмотрение. Живу? Живу пока что в камне. Его зовут по-разному, кто петром, кто вефилем, кто ляписом изгнанья[13],