Книга Перст судьбы - Ребекка Уинтерз

Вздохнув с облегчением, Андреа кивнула хору, и заключенные запели. Дальше служба пошла своим чередом, и у пастора отлегло от сердца. После молитвы и причастия Андреа заметила, что часовой у двери впустил нескольких опоздавших; усевшись в самом последнем раду, они стали ее слушать.

И, только дойдя до середины проповеди — она как раз говорила о том, что и здесь, в тюрьме, можно совершать небольшие добрые дела, — она увидела ЕГО. Только у него было это запоминающееся лицо, эти блестящие темные волосы.

Секунду голос ее дрожал и она пыталась овладеть собой. Не спуская глаз с первого ряда, чтобы не видеть последнего, она наконец закончила проповедь.

— Можно расширить круг этих добрых деяний, можно добровольно помогать тому, кому в жизни повезло меньше вашего, — говорила Андреа. — Во всем мире столько страждущих, что каждому из вас найдется дело, причем в той роли, которую вы сами для себя изберете. Кстати, я привезла для вас тексты, из которых вы узнаете, какую пользу можно приносить людям вокруг вас. Вы можете разобрать их, уходя отсюда.

Потом она благословила собравшихся, хор пропел заключительный гимн, и мужчины шеренгой по одному покинули часовню. Гастингс тоже ушел, видимо, он не заметил ничего подозрительного — у девушки гора упала с плеч. Несколько заключенных подошли к ней, чтобы поблагодарить за слово, обращенное к ним, и пожать руку. Парень лет двадцати с заплаканными глазами задержался дольше остальных и, когда часовня опустела, спросил, не может ли он поговорить с пастором наедине. Он уже получил разрешение у часового.

Не успел парень войти в исповедальню, как заплакал навзрыд. Он просил, чтобы Андреа связалась с его матерью, передала, что он старается исправиться и умоляет его простить. Видимо, его письма к матери возвращались нераспечатанными.

Сердце Анди преисполнилось жалости к парню. Она записала адрес его матери и пообещала, что напишет ей и передаст все, о чем он говорил. Он долго с жаром благодарил ее, потом ушел. Андреа стала переодеваться, спеша вернуться в Альбукерке. День был долгий и утомительный, нервное напряжение, державшее ее с той секунды, когда она увидела Гастингса, теперь обернулось страшной усталостью.

Но, повернувшись, чтобы выйти из исповедальни, она увидела того, кто был причиной всех ее тревог. Он преградил ей дорогу. Андреа приросла к месту, едва дыша.

— Пастор Мейерс? — Голос, который она так и не смогла забыть, прервал тишину. — Можно вас на пару слов?

Она смотрела на него, не сводя глаз, — на большее была неспособна. Раньше она видела его только в строгих деловых костюмах, выбритым и лощеным. Теперь он был другим: облегающая тюремная форма позволяла разглядеть широкие плечи, хорошо развитую грудную клетку, под брюками угадывались мускулистые ноги.

Естественный запах, исходивший от него, нельзя было назвать неприятным, усики над верхней губой и бородка, скрывающая твердую нижнюю челюсть, придавали ему некоторый шарм. Взгляд ее скользнул по волосам: несколько отросшие теперь, они чуть вились на концах, падая на лоб и спускаясь с затылка.

Гастингс тоже разглядывал девушку, ее стройную фигуру и длинные ноги. Восхищенный взгляд не спеша переместился на аппетитные округлости под белым полотняным платьем, которые не смог скрыть даже синий жакет. Пока он так смотрел, ее бросало то в жар, то в холод.

Но вот его взгляд наткнулся на ее пасторский воротник, темные глаза сузились и стали черными как ночь. Красивое лицо превратилось в застывшую маску — таким она его видела, когда судья произносил приговор.

— Так это в самом деле вы, — сказал он ледяным тоном.

— Да, мистер Гастингс, — только и смогла она выдавить. Значит, узнал. Андреа попятилась назад и наткнулась на стул.

— За время фарса, который они назвали судом, я выучил наизусть вашу внешность, запомнил каждую черточку. Но этого воротника не было. Значит, пока я гнил в тюрьме, вам вручили символ святости?

Растерявшись, она глотала воздух, не зная, что сказать.

— Меня посвятили в сан священника более двух лет назад, но я не надевала этот «символ» в суд, так как дело было гражданское.

— А может, и стоило надевать. — Лицо его помрачнело. — Может, это помогло бы вам получить прозрение свыше. Бог мой, как мне нужна была ваша помощь!

Он сложил руки на груди, короткие рукава рубашки позволили увидеть, какие они мускулистые. Еще раньше она заметила поросль черных волос на груди, там, где была расстегнута верхняя пуговица.

— Что же привело вас в этот модный загородный клуб? Или, напротив, вы решили посетить трущобы и познакомиться с тем, как живут бесчестные, порочные типы?

Теперь Андреа изо всех сил сдерживала злость.

— Раз в неделю Духовная коллегия проводит здесь богослужения, — ответила она. — Сегодня была очередь нашей церкви.

Он нагло рассматривал ее лицо и фигуру, приводя ее в замешательство.

— Ну что ж, желая приумножить число верующих, ваша церковь поступила гениально — бросила вас в это скопище мужиков. Они могли бы разорвать вас на куски. Странно, что до этого не дошло.

Андреа не была готова с ним спорить, и теперь его злые нападки выбивали ее из колеи. За какие-то считанные секунды он проник за воздвигнутую ею защиту, даже разгадал ее страх перед этой поездкой в тюрьму, можно сказать — разоблачил ее.

— Собственно говоря, я здесь вместо Пола Ейтса, старшего священника, он ненадолго уехал из страны, — оправдывалась она.

Откинув голову назад, Гастингс разразился злорадным смехом. Часовой, успевший за это время подвинуться к исповедальне, повернул к ним голову, но Лукас Гастингс не обращал на это внимания.

— Бьюсь об заклад, вы не умеете врать. С тех пор как я здесь, ни одна женщина-священник не проникала в эту тюрьму. А давайте поиграем в «правду»! Вы слышали мой приговор, знали, куда меня упекли. Льщу себя надеждой, что вы решили навестить меня, увидеть своими глазами, какой причинили вред. Может, хотели узнать, жив ли я? Если жив — ваша совесть была бы спокойна, не так ли? Это что же — первое в вашей жизни знакомство с матерым преступником?

— Вы себе льстите, мистер Гастингс. Да, я знала, что вы здесь, но не думала, что вы появитесь на богослужении. А приехала я затем, чтобы приблизить заключенных к Богу и слегка облегчить их страдания.

— Это так же вероятно, как то, что вы станете Римским папой.

— Бывают случаи, когда человеку нужна помощь свыше. — Андреа продолжала настаивать, хотя едва держалась на ногах. Она говорила, а он жадно смотрел на ее губы, и ей казалось, что смысл ее слов его не интересует.

— Из ваших уст так гладко текут прописные истины, словно вы родились в воротничке священника. Давайте говорить начистоту, пастор, — последнее слово он произнес иронически. — Если бы Бог существовал, я бы не сидел здесь!

В свое время Андреа тоже так думала. Ей было немногим более двадцати, когда она очнулась в больничной палате, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но излагать свое прошлое этому человеку сейчас — бесполезно, он слишком враждебно настроен. Видимо, он ничего не станет слушать и не поверит ей.