Книга Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

— Вообще-то, я бы просто выпила апельсинового сока.

Она смотрит на меня с насмешливым удивлением в лице.

— Ладно. Конечно! Пойду закажу. Все быстрее, чем ждать, когда тебя обслужат эти увальни.

Рейчел произносит это громко, чем приводит в замешательство идущего мимо официанта. Игнорируя его, она решительным шагом идет в кафе.

Убедившись, что она скрылась из виду, я решаю заглянуть в ее сумки — не могу противиться соблазну. Украдкой опускаю руку в верхний пакет, большим и указательным пальцами ощупываю ткани. К своему разочарованию, детской одежды я в нем вообще не нахожу. Только затасканный старый джемпер с грязными манжетами и нечто похожее на старые легинсы. Магазинные бирки, пустой футляр для солнцезащитных очков.

— О, черт!

Я резко вскидываю голову. Рейчел, я абсолютно уверена, заметила, что я роюсь в ее сумках. Она смотрит прямо на меня.

— Он дал мне кофе вместо апельсинового сока. Вот идиот! Хелен, кофе будешь пить или мне сходить за соком?

— Не беспокойся, — отвечаю я, стараясь не выдать своего облегчения. — Одна чашка не повредит.

Рейчел снова усаживается на свое место, а я надеюсь, что мне удастся просто оставить чашку на столе. Как тогда бокал с вином.

И вдруг, не говоря дурного слова, Рейчел кладет мне руки на живот.

— Странное состояние, да? — задумчиво произносит она. — Беременность. Где, по-твоему, головка ребенка?

Я не успеваю выразить протест и невольно вздрагиваю, неожиданно ощутив на своем животе прикосновение ее белых ладоней. Они холодные. Кончики пальцев с обгрызенными фиолетовыми ногтями сминают тонкий хлопок моего топа.

— Не… не знаю, — с запинкой отвечаю я. Рейчел как будто не замечает моего ошеломления. Она продолжает гладить мой живот, туда-сюда, раздражая нервные окончания на моей натянутой коже.

— А это легко определить, — говорит она, глядя на мой живот. — Нужно просто нащупать шею. Я покажу.

Рейчел раздвигает колени, садится ко мне лицом и принимается двумя пальцами давить на мой живот, словно пытается с боков обхватить голову ребенка.

— Рейчел, ты сильно давишь, — охаю я. — По-твоему, это не опасно?

— Конечно нет! — заверяет она, потом надавливает сильнее и с торжеством в голосе возвещает: — Нашла! Вот его головка.

Резко втянув в себя воздух, я отшатываюсь, спиной прижимаюсь к стулу. Представляю, как мой ребенок плавает в утробе, а недобрые руки Рейчел ужимают красные сияющие стенки его вселенной.

Срок: 26 недель

Хелен

Мы с Дэниэлом в перинатальной клинике. Свет приглушен. Я раздета ниже пояса. Мой живот, испещренный красными растяжками, обмазан холодным гелем. Женщина-узист предупреждает, что будет вводить зонд, а он холодный. Дэниэл смотрит на меня. «Я люблю тебя», — одними губами произносит он, стискивая мою руку. Я отвечаю тем же.

Чувствую, как в меня проникает твердый чужеродный предмет, и стараюсь не напрягаться, стараюсь поддаться спокойствию, которое внушают мне тонкие пальцы Дэниэла в моей ладони. Мы молчим. Комнату наполняет тихое жужжание аппаратуры. Пахнет хлоркой. Сердце наливается кровью.

Живот у меня теперь большой, я чувствую, как в нем толкается ребенок. Такое ежедневное подтверждение того, что он все еще там, по-прежнему жив, очень радует меня, но я все равно невольно вспоминаю, чем прежде не раз оканчивались для нас эти обследования. В руки мне вкладывают синие салфетки, я промокаю заплаканные глаза. Врач вытирает гель у меня в промежности, и я тщетно прошу, чтобы провели еще одно обследование.

Но вскоре слышатся хлюпающие глухие удары — стук сердцебиения, на экране мечутся волнистые синие линии. Дэниэл ничего не говорит, но я вижу, что грудь его будто сдулась — признак того, что он затаил дыхание. Врач поворачивается к нам, и по морщинкам вокруг ее глаз я понимаю, что она улыбается, хотя ее нос и рот скрывает маска.

— Сердцебиение уверенное. Ребенок крепкий.

Такое ощущение, будто распахнули окно. Все мышцы в моем теле расслабляются.

Узистка начинает перемещать зонд, объясняя нам смысл меняющихся на экране изображений. Велит мне не приподнимать бедра, и я стараюсь следовать ее указаниям. Наконец, удовлетворенная, она вытаскивает зонд и приступает к трансабдоминальному обследованию.

— Как вам известно, прежде у нас возникали… осложнения, — произносит врач. Ее слова лишены эмоций, согласные звуки она чеканит, будто режет скальпелем. Я зажмуриваюсь, но перед глазами все равно мелькают образы младенцев, которых я носила раньше. Веки, похожие на створки плоских стручков. Формы головок. Моя грудь вздымается, пульс учащается, лицо пылает. Дэниэл крепче стискивает мою руку, и я понимаю, что ему тоже тяжело. — На этот раз мы просто проявляем излишнюю осторожность, да? Проверяем все.

Я киваю, и мы оба ждем, наблюдая за действиями врача. Она перемещает датчик на животе, глядя на экран, и затем делает записи.

— Так-так, положение плода классическое. Вот, посмотрите.

Мы оба зачарованно смотрим на мерцающий монитор. И вон он, наш ребенок — настоящий, с ручками, ножками, крошечным носиком.

— О боже, Хелен, — выдыхает Дэниэл. Я слышу улыбку в его голосе, но понимаю. что сама не в силах оторвать глаз от изображения нашего сына, от его непропорционально большой головы, скрюченного тельца, которому еще предстоит расти. Целых четырнадцать недель.

— Это пуповина. Вот здесь, видите? А это плацента,

На экране пульсируют синие и красные пятна — кровообращение.

— Та-ак. Сердце в норме, легкие хорошие. Спинной мозг в норме. Сейчас определим толщину воротникового пространства… на первый взгляд в норме.

Иногда на экране мелькает нос или ручка — нечто человеческое, и мы с Дэниэлом, переглянувшись, вновь приклеиваемся глазами к монитору. Оба издаем одинаковые звуки — нечто между нервным смехом и возгласами удивления. Потом датчик смещается, высвечивая другие контуры. Контуры, напоминающие то ли человека, то ли рептилию.

— Все замечательно. Ребенок — само совершенство, — объявляет врач. Маска приглушает ее голос. Я закрываю глаза, приберегая ее слова на потом, как монеты в кошельке. Мой малыш здоров. У него никаких проблем. Само совершенство.

Узистка снова берется за датчик, аккуратно сдвигает его к моему бедру. На экране появляется рука.

— Видите? Малыш машет.

Я смотрю на Дэниэла и улыбаюсь, видя его зачарованное лицо. Он опять сжимает мою руку, но глаз от экрана не отрывает. Образ ребенка отражается в стеклах его очков — двух освещенных черно-синих квадратах. Врач включает свет и дает мне салфетки.

— На сегодня все. Снимок я вам распечатаю.

Я опять обращаю взгляд на мужа. Он по-прежнему смотрит на экран, и все его лицо залито слезами.