Книга Арестант особых кровей - Агата Грин

— Нет.

— Чего так? Ты милашка, а в зале вон сколько мужланов. Кто за тебя заступится, если что?

— Отойдите, пожалуйста, — пискнула девушка, которая попросила меня проводить ее.

— И до тебя очередь дойдет, — улыбнулся шире герой-любовник.

Я поглядела ему за спину — коридор был пуст. А ведь, по словам Птички, которая встретила меня сегодня, арестантов в нерабочее время здесь всегда много, и здание гудит, как улей… Неспроста все это. Вряд ли невозмутимость Марлы и Курида вызвана равнодушием.

В зале послышались звуки борьбы и треск дерева: вот и первая драка подоспела.

Один центаврианин вышел в коридор и ушел, другой, видимо, остался. Судя по выкрикам «Получай, цент! Н-на!», второму представителю этой расы пришлось несладко. Странно: обычно старшие за себя постоять умеют. Я задрала голову, но не увидела в коридоре глазков камер, но здесь не может не быть камер, значит, они спрятаны.

«Охрана не могла оставить новичков в первый же вечер одних, — подумала я. — Они наблюдают за нами, но не вмешиваются. Почему?»

Взглянув в лицо мужчинки, я искренне ему посоветовала:

— Идите лучше спать.

— Я как раз собрался. Пойдешь со мной?

Он протянул руку и коснулся моего лица. Я попыталась его обойти, но он меня не пустил, и, все с тем же выражением лица «да ла-а-адно, не ломайся», схватил за руку и притянул к себе. Девушка, цепляющаяся ко мне, отцепилась и поспешила уйти; я ее не винила, самосохранение — инстинкт сильный.

Я догадывалась, чем обернется этот вечер, поэтому вырывалась из рук пристающего аккуратно, но упрямо, хотя могла бы избавиться от его «приятного общества» очень быстро и легко, одним ударом.

Охрана появилась неожиданно и «ожиданно» одновременно. Дюжина человек, не меньше, вышли из проема в стене, и принялись, выражаясь официальным языком, «организовывать порядок». Марла повернулась в их сторону и, заметив, что я на нее смотрю, подмигнула.

Ее громко сопротивляющегося кавалера скрутили в один момент и увели, та же участь постигла мужичонку, который приставал ко мне. Что первый, что второй попытались воспрепятствовать, но не слишком успешно.

Качая головой, я прошла к лестнице, к Марле, и спросила:

— Так всегда бывает в первый день?

— Всегда, — кивнула она. — Сюда в основном попадают младшие расы, а они по природе своей драчливы. Как только слышат, что здесь довольно свободный режим, так сразу начинают борзеть.

— Я заметила двоих центов.

— Эти тоже иногда сюда попадают. Старшие расы нарушают закон так же часто, как младшие, но попадаются куда реже. Испугалась?

— Нет. Это было ожидаемо. Любопытная у вас тактика. Говорите новеньким, что режим здесь не такой уж строгий, что отношения и сношения разрешены, позволяете дерзить, а потом охрану напускаете?

— Никого мы не напускаем. Охрана приходит сама на шум.

— Остальные арестанты где?

— По спальням сидят, не мешают воспитательному процессу. Мы здесь никого не обманываем, Тана. Четко было сказано, что дисциплина и уважительное отношение друг к другу у нас обязательны. Адекватные люди проблем на Хессе не имеют. Ты в спальню? Идем.

Мы с Марлой начали подниматься по лестнице. Охрана все еще разбиралась с нарушителями спокойствия; внизу раздавались шум и ругательства.

Я зевнула: для меня подобные звуки привычны, спасибо работе в патруле. Как сказала Марла, адекватные люди не имеют проблем на Хессе, а я дисциплинированная, вежливая и очень, очень настроена на работу, чтобы как можно скорее отработать долг и выбраться отсюда. Если соблюдать все правила и не ввязываться в конфликты, то ничего плохого со мной не случится.

Наверное.

Глава 3

Тана

Я боялась, время на Хессе будет тянуться невыносимо долго, но первая же неделя в трудовом поселении пролетела, как один миг. Времени на рефлексию не осталось; хоть меня и настораживали «соседи» и изучающие взгляды надзирателей, я не сильно переживала, рабочий настрой спас меня от унылых мыслей.

Режим в поселении показался мне куда мягче, чем был в Школе полиции, где я полтора года вкалывала, доказывая, что могу стать примерной служительницей закона. Восемь часов на сон, десять минут на гигиену, прогулка в столовую (отдельное здание), утренний замер уровня эо, полчаса на завтрак, распределение по работам, работа — четыре часа, обед, час на медитации (для психокинетиков они обязательны), затем еще четыре часа работы, ужин, часовая прогулка в парк под охраной (да, здесь даже есть парк!), час на беседы с коррекционным сотрудником или просмотр мотивирующих фильмов, затем час свободного времени и отбой.

С нами обращались, как в каком-нибудь санатории, не давали перенапрягаться, тщательно следили, чтобы ни у кого не было плохого самочувствия, и дело здесь не в удивительной заботе или доброте об арестантах. Все дело в уколах, блокирующих потоки энергии эо. Блокировка потоков очень опасна; перенапряжение, стресс или попытки самостоятельно разблокировать потоки могут привести к смерти, причем внезапной. Поэтому каждому давали ту работу, которая ему подходила и, конечно, учитывалась профессия арестанта. Если ты слаб и плохо переносишь блок эо, тебя не отправят на работы, требующие много сил.

Кстати о работах. В «меню» у нас была работа в архиве; туда приглашали только тех, кого лично отобрали коррекционный работник или психолог. А вот тех, кто физически покрепче, загоняли на оборудованный под фабрику склад, где арестанты занимались монотонной работой по обработке и производству компонентов для пищевых концентратов или корма для животных — в зависимости от заказа или приказа. Компоненты добывались в лесах Хесса, тоже арестантами, и эта работа считалась самой желанной: гуляй себе по лесу, пусть и под бдительным оком охраны, собирай травки, корешки, цветочки… Собственно, на эти три вида и делились работы в нашем трудовом поселении: архив, фабрика, лес.

Такую работу при всем желании наказанием не назовешь; многие граждане в Союзе зарабатывают так. Для нас, психокинетиков, наказанием является сам факт блока эо. У нас отнимают способности, учат жить без них, и неизвестно, какая отметка будет стоять при освобождении в наших личных делах: «ЭО-СВОБОДЕН», или «ЭО-БЛОКИРОВАН».

Лично я жизни без эо не представляла. Это как если лишить собаку острого обоняния, оставив обычное: вроде бы жить можно, и нюх остался, но это совсем, совсем не то…

Новенькие арестанты быстро нашли себе подходящие компании, как по половому признаку, так и по расовому, а может и еще по какому признаку, неизвестному мне, вечному неудачнику в социуме. Я была уверена, что тихо и незаметно проживу в поселении положенное время, не обзаведясь ни компанией, ни друзьями, но Птичка, та говорливая женщина, сразу взяла надо мной шефство (кстати, арестанты звали ее «Токи»). Птичка Токи старалась опекать меня во всем, чуть ли не следила за тем, сколько я ем. Почему-то она решила, что, раз я выгляжу очень юной, то обязательно нуждаюсь в покровительстве. Она представила меня своей разношерстной компании, в которую входили как мужчины, так и женщины младших рас и пообещала, что в таком чудном обществе у меня не будет причин грустить.