Книга Ночи темной луны - Сергей Пономаренко

— Ларису Ивановну хочу! — услышав голос Татьяны, освежил начало разговора древней киношуткой.

— Бориско, мне плохо! — Начало разговора не сулило ничего хорошего, и я уже знал, что дальше последует. — Так не может дальше продолжаться, будь мужчиной не только в постели! — Тучи все больше сгущаются, и скоро хлынет дождь, возможно с грозой.

— В постели сейчас хорошо, — мечтательно жмурясь, стал соблазнять я Татьяну. — Тепло и мягко, можно укрыться от всех неприятностей под одеялом.

— Дурак со страусиными наклонностями! — Краткость изложения мысли была одним из ее достоинств, еще одним была красота, которая преобладала над всеми остальными достоинствами. — Это мой последний звонок. Решай: я или она. Очередной, «последней» постельной встречи не будет, мой номер телефона знаешь. — Ясно: пленных не брать! — И вообще, Николай пригласил меня сегодня вечером на чашку кофе. — Минутная пауза, чтобы я ощутил подтекст ее слов. — К себе домой!

Понятно: запрещенный прием, но в этой борьбе нет правил. Мой оборонительный бастион без раздумья пал, не оказав ни малейшего сопротивления.

— Я буду ждать тебя, как верный пес, в пять тире бесконечность возле «колбаски»[2]. Гав-гав-гав! — Я радостно тявкал и вилял копчиком, наивно успокаивая себя тем, что только временно отступил, но не капитулировал. «Проиграть сражение — не значит проиграть войну», — вспомнил я чьи-то мудрые слова.

— Значит, мы с тобой сегодня серьезно поговорим и поставим все точки над «і»? — Тон у Тани подозрительно-уточняющий, видимо, своей быстрой капитуляцией я нарушил ее планы, и она стала лихорадочно перебирать различные варианты. Исходя из того, что лучше синица в руках (синица — это я), чем неизвестный селезень в небе (неведомый мне Николай), она заявила:

— «Колбаска» не подходит. Я с четырех часов буду дома, поэтому приходи прямо туда. Родители придут не раньше восьми вечера, мы до их прихода успеем все обсудить.

— Ты ведь знаешь, как меня «любят» твои родители… — напомнил я. — И, по-моему, они уже что-то говорили о моем пребывании в их квартире, причем в моем присутствии!

Мне вспомнился тот неприятный разговор с ее папой, после которого меня выставили за двери. Но не успел я привести другие, не менее убедительные доводы нежелательного общения с ее родителями, как Татьяна меня резко оборвала:

— Если возникнет необходимость, ты сможешь уйти до их прихода, и навсегда! — Красноречивая пауза — на это она мастер. — Все будет зависеть от характера наших дальнейших взаимоотношений. Исходя из этого будут складываться твои отношения с моими родителями.

Я зажмурился и на мгновение представил эти отношения:

Точка соприкосновения № 1, ванная: «Кто так давит пасту? Кто не моет после себя ванну? Чей это разбросанный бритвенный прибор? Ты посмотри, каким он полотенцем трет себе ноги — я им вытираю лицо!»

Точка соприкосновения № 2, кухня: «Кто насвинячил на столе (стуле, полу, коврике для собаки)? Кто не помыл тарелку (кастрюлю, вилку, чашку)? Он хотя бы раз принес домой хлеб (колбасу, мясо, кости)?»

Точка соприкосновения № 3, комната: «Кто все это разбросал (тапочки, ботинки, сапоги, шерсть, пыль, паутину, подстилку для собаки)?»

Точка соприкосновения № 4 (главная, но не последняя) — величина моей зарплаты и Татьянины потребности… О своих придется забыть… Возможно, навсегда. Все, о покойниках хорошее или ничего — значит, ничего!

Резюме родителей: «Всего этого не было, пока не появился Он (исчадие ада!) и обманул (одурманил, заманил, загипнотизировал) бедную невинную девочку (козочку, лапочку, деточку)». Все это я уже проходил, в прошлом…

— Ты чего молчишь? — Затянувшаяся пауза сделала Танин голос в трубке встревоженным.

— Представил домашнюю картину в сюрреалистическом стиле.

— Если тебе картина понравилась, приходи. — Голос Тани немного смягчился. — Жду! Целую! Бегу!

Повесив трубку, я пораскинул мозгами, но относительно предстоящего вечера ничего путного не придумал. Лишь глубоко вздохнул, словно перед погружением, задержал дыхание, но легче не стало. «Есть проблема, и ее надо решать, но как? Таню я люблю, но это ни в коей мере не относится к ее родителям. А они захотят, чтобы мы жили с ними в их трехкомнатной квартире. Но я это уже проходил, и дело не в количестве комнат».

Поплелся на свое рабочее место, к кроссворду, и тут меня вызвали к шефу. Сегодня я пользовался популярностью и был нарасхват.

Начальник, патриот института, самозабвенно и талантливо изображал в отчетах напряженный трудовой ритм нашего отдела. Он изъявил желание пообщаться со мной в своем кабинете, тет-а-тет.

Михаил Александрович (по паспорту Моисей Шаевич), грозно сдвинув брови, начал выяснять, когда я прихожу на работу и когда ухожу с нее, и вообще, чем конкретно занимаюсь.

На эти вопросы я дал исчерпывающие ответы. Объяснил, что стараюсь не приходить на работу первым и не уходить последним, выполнять его ценные указания — ничем конкретно не заниматься, но трудиться много и напряженно. Пришлось выслушать его печальное повествование о моем ближайшем будущем, если придется сокращать кадры, несмотря на то, что он расположен ко мне.

Он посетовал на то, что его хорошее отношение ко мне в память о моем покойном тесте портит меня. В конце беседы начальник смилостивился и поручил мне составить пояснительную записку к проекту, находящемуся в стадии «замерзания» уже восемь месяцев из-за отсутствия финансирования со стороны заказчика (я напрягся, сообразив, что это для отвода глаз, ведь он хороший дипломат!). Затем, словно невзначай, дружески попросил сегодня помочь разгрузить кирпич на даче заместителя директора (я понял: это главное!) с двух часов дня и, по опыту, — до бесконечности. При этом он подмаргивал, заговорщически пришептывал, чуть ли не подскакивая на стуле. Это говорило о том, что институтская традиция не будет нарушена и после разгрузки намечена обильная выпивка.

Я прикинул, что это мероприятие продлится минимум до восьми часов вечера (опыт, опять же) и ставит под угрозу встречу с Таней, поэтому мужественно отказался. После десятиминутной грозы с молниями и зловещего напутствия «это вам припомнится!» я вернулся на свое рабочее место. Подобно буриданову ослу, задумался: сначала закончить решать кроссворд, а потом приступить к составлению пояснительной записки или наоборот? Выбор свой я остановил на кроссворде, но меня снова оторвали от этого занятия — позвали к телефону.

— Борисенко Александр Константинович? — вопросительно-утвердительно прозвучал властный мужской голос в трубке.

— Он самый! — сразу признался я.

— Управление по борьбе с организованной преступностью, следователь Игнатенко Степан Иванович. Нам необходимо с вами срочно встретиться. Приезжайте прямо сейчас. У вас есть личный транспорт?

— Из транспорта у меня в наличии только общественный. Вы, случаем, не ошиблись номером? Может, не я вам нужен, а мой однофамилец? — засомневался я и заявил: — Не был, не состоял, не привлекался!