Книга Музы героев. По ту сторону великих перемен - Наталия Сотникова

— Синий представляет небесный цвет будущей конституции, а красный — крови, которую надлежит пролить, чтобы заполучить ее.

Поскольку лозунгом революции была провозглашена известная троица «свобода, равенство, братство», к двум цветам добавили еще белый, и эта трехцветная кокарда надолго определила собой палитру красок революционного времени. Даже королевскую чету обязали носить трехцветные кокарды, чему они были вынуждены подчиниться: Людовик прикреплял ее на шляпу, а Мария-Антуанетта — либо на прическу, либо на грудь.

Наиболее дальновидные аристократы начали уезжать за границу и советовали королю сделать то же самое. Впрочем, титулы тогда еще не считались большим грехом, ибо все больше и больше дворян присоединялись к третьему сословию, чтобы реализовать создание реформированной формы правления — конституционной монархии. Что же касается самой Терезы, не следует забывать, что ей еще не исполнилось восемнадцати лет, в голове у нее была полная мешанина, единственное твердое направление, которого она придерживалась — не отставать от моды.

А мода менялась очень быстро и самым коренным образом. Мужчины отказывались от париков в знак того, что порвали как с прошлым, так и с монархией, и сблизились с народом. Странным образом приверженность к парику сохранил Робеспьер, который пудрил волосы до того дня, как положил голову под нож гильотины. Мужчины вместо расшитых цветных кафтанов перешли на черные или темно-серые костюмы более простого покроя и черные чулки. В моду входило подражание санкюлотам, «голодранцам». Эти представители народа обычно щеголяли длинными волосами до плеч и пышными усами. Они носили не облегающие панталоны до колена, а широкие и длинные до щиколоток, объемную рубашку, короткую куртку «карманьола», красный фригийский колпак (ранее это был головной убор бедняков и каторжников на галерах) и деревянные башмаки. Женщины выделялись широкими сборчатыми юбками до щиколотки из грубой ткани, поверх блузки они набрасывали на плечи большой платок, который туго стягивали узлом на груди.

Вместе с модами упрощались и нравы. Естественно, после отмены всех дворянских титулов были запрещены также устаревшие «мадам» и «месье», а в ход пошли «гражданин» и «гражданка». Для укоренения ощущения равенства и братства было изгнано обращение на «вы», и все прибегали к доселе непривычному «ты».

Революция покусилась и на святое святых — религию. Церковь была национализирована, ее собственность конфискована и распродана, связь с римским папой разорвана. Священники становились кем-то вроде госслужащих, которые должны были присягать на верность конституции, принятой Учредительным собранием. Для празднования годовщины падения Бастилии был устроен так называемый праздник Федерации, долженствующий продемонстрировать всеобщую радость. Ожидалось прибытие до миллиона человек, так что для проведения столь грандиозного мероприятия не могло быть выбрано иное место кроме Марсова поля. Там десятки тысяч рабочих насыпали огромный пирамидальный холм из земли, покрытый дерном, и воздвигли на его вершине некий алтарь Отечества. В день торжества туда стеклось около трехсот тысяч человек, и епископ Отенский Талейран, к тому времени избранный председателем Учредительного собрания, в сопровождении присягнувших Конституции 60 священников отслужил торжественную мессу. В отличие от обычного белого стихаря поверх ризы они щеголяли непривычными взору патриотичными трехцветными. Естественно, Тереза присутствовала на этом событии в шляпе с перьями все той же революционной расцветки. Правда, духоподъемное зрелище сильно подпортил проливной дождь, хлынувший с неба в самый неподходящий момент.

Постепенно обстановка усложнялась. Терезе пришлось отказаться от приемов в своем салоне, ибо 21 марта 1792 года вышел закон об установлении местными комитетами общественной безопасности слежки за лицами, рожденными за границей. Ей не помогло даже то, что она порвала связи с большей частью своих знакомых, выступавших за конституционную монархию, и будто бы примкнула к якобинцам. Тереза своим тонким нюхом учуяла тренд на предпочтении публикой более решительных взглядов на дальнейшее развитие революции. Из Испании приходили неутешительные вести: ее отец в результате интриг людей, завидовавших его быстрому обогащению, был арестован и заключен в тюрьму. Это окончательно испортило ее и без того неважные отношения с мужем. Как мы помним, по брачному контракту Франсиско Кабаррюс бы обязан выплатить зятю сто тысяч ливров в течение 10 лет. Теперь эти поступления прекратились, и де Фонтене обвинял жену во всех финансовых неурядицах семьи и вообще во всех бедах, которые с каждым днем все больше отравляли жизнь французам.

20 апреля 1792 года Франция объявила войну Австрии, и ее войско вторглось на территорию родины ненавистной королевы. Для противодействия им была создана коалиция из Австрии, Пруссии и Сардинского королевства, которая как следует потрепала деморализованные силы французов и дошла до Вердена. Масла в тлеющий огонь брожения народных масс подлил «Манифест герцога Брауншвейгского», главнокомандующего коалиционными войсками, в состав которых входило немало французских дворян-эмигрантов. Он грозил Франции немыслимыми бедами, а Парижу полным разрушением, если королевской семье будет причинено «хоть малейшее оскорбление, хоть малейшее насилие». Вместо того, чтобы вселить в народ священный ужас, манифест произвел ровно обратное действие: 10 августа 1792 года в Париже произошло восстание, вылившееся в штурм королевского дворца Тюильри, защитники которого, швейцарские гвардейцы, были перебиты, а король низложен. Однако же слухи о том, что находившиеся в тюрьмах аристократы и не присягнувшие республике священники ожидают подкрепления в виде оружия и денег для поднятия мятежа, курсировали все более настойчиво. Они вылились в сентябрьские убийства, когда в течение 2–3 дней в начале сентября в тюрьмах Парижа восставшие горожане умертвили около двух тысяч человек.

Крушение семейного ковчега

Супруги де Фонтене теперь практически не покидали своего дома. Приобретать провизию становилось все труднее, и зачастую служанка не приносила с рынка ничего другого, кроме лука и капусты. Брак Терезы и Жан-Жака давно дал трещину, и поэтому, когда 20 сентября 1792 года вышел закон о разводе, они оказались в числе первых пар, пожелавших воспользоваться им. Уже 30 ноября 1792 года было дан ход делу, а 5 апреля 1793 года чиновник Антуан-Эдме Жакето удовлетворил ходатайство четы де Фонтене о разводе, вынесенное в присутствии супругов и свидетелей и с их подписями. Жан-Жаку исполнился 31 год, Терезе — всего девятнадцать.

К этому времени обстановка в Париже стала невыносимой. Многие аристократы эмигрировали, и даже обслуга старалась как можно меньше выходить из дому, стыдясь того, что они служат у «бывших». С Гревской площади на площадь Революции (до революции — площадь Карусель, ныне — Согласия) перенесли «Луизетту» — гильотину, машину для выполнения казней, ознаменовавшую собой, по мнению членов Учредительного собрания, несомненные «равенство, гуманизм и прогресс» в этом щекотливом, но жизненно нужным для продолжения революции вопросе. Казни путем повешения и отсечения головы сочли слишком мучительными, а потому на свет и появилось это научно и гуманистически обоснованное творение. На Гревской площади гуманно лишали жизни бандитов и фальшивомонетчиков, теперь же с эшафота лилась в основном голубая кровь аристократов, заподозренных в предательстве идеалов революции. 21 января 1793 года эта участь постигла короля.