Книга Анжелика в Новом Свете - Анн Голон

Анжелика смотрела на приближающегося к ней мужа. В ярком солнечном свете его высокая худощавая фигура выглядела более плотной. Видимо, бесстрастность чужой величественной природы, которая так подавляла Анжелику, его совершенно не трогала. В лучшем случае, он воспринимал ее как пышные театральные декорации.

Он шел, тяжело ступая, и песок скрипел под его высокими сапогами. «А ведь он все-таки слегка прихрамывает, — подумала Анжелика. — На „Голдсборо“ из-за качки это совсем не было заметно».

— Отчего вдруг вспыхнули ваши глаза? — спросил, подходя, де Пейрак.

— Я заметила, что вы еще немного хромаете.

— И вам это доставило удовольствие?

— Да!

— Поистине женщины существа непостижимые! Невозможно предугадать, что им понравится… Выходит, все мои старания усовершенствоваться были напрасны. Они вызывают у вас лишь сожаления. Вы даже готовы заподозрить что-то неладное… подумать, что, возможно, произошла какая-то подмена… Ведь у нас на родине рассказывают столько занятных историй подобного рода… Да! Нелегко играть роль воскресшего из мертвых. Кончится тем, что я начну сожалеть о своей хромой ноге!

— Я так вас любила в ту пору!

— И вы не уверены, что будете любить меня сейчас, когда я перестал хромать?

Он хитро улыбнулся. Затем отошел к Мопунтуку. Граф де Пейрак, как обычно, с подчеркнутой церемонностью приветствовал индейского вождя. Он снял свою мягкую шляпу с пером, и под лучами солнца его густые иссиня-черные кудри сверкнули, как будто по ним пробежали отблески металла. В ослепительном свете дня его лицо уроженца Юга, в чьих жилах, должно быть, текла мавританская и испанская кровь, казалось таким же темным, как и у его собеседника. На скулах кожа была светлее, оттого что он иногда еще носил маску. Густые брови резко оттеняли его горящие глаза. С той стороны, где лицо де Пейрака было изуродовано страшными шрамами, в гибкой линии его чувственного и властного рта было что-то вызывающее.

Таким ртом наделяли античные скульпторы лица богов, даже не подозревая, что под их резцом оживают черты, воплощающие всю жажду жизни и наслаждений, свойственную средиземноморским цивилизациям. Когда Анжелика, глядя на суровое, обезображенное шрамами лицо мужа, видела его рот, у нее всегда возникало желание прильнуть к нему губами.

Так было и сейчас, когда он стоял совсем рядом и на языке пантомимы объяснялся с вождем металлаков. Вдруг, отвернувшись от него, он стал пристально всматриваться вдаль, как будто пытался взором проникнуть в то, что ожидало их на противоположном берегу.

Он словно застыл, углубившись в свои мысли, возможно, его встревожил разговор с индейцем. Он что-то обдумывал, и губы его слегка вздрагивали. Анжелика смотрела на него и не могла удержать расходившегося в груди сердца. Она пожирала его глазами. Его лоб был в испарине, и капельки пота, блестевшие на висках, струйкой скатывались по шраму. Анжелике хотелось нежно отереть это изувеченное лицо, но она не осмеливалась. Она не решалась еще на такое. Ей казалось, что Жоффрей слишком долго жил без жены, слишком долго ничем не был связан. Он привык к полнейшей свободе во всем. И она боялась докучать ему своими заботами.

Сейчас, когда они продвигались вперед среди безлюдных просторов, она еще сильнее, чем на корабле, ощущала независимость этого человека, окружавшую его, как световое кольцо окружает солнце. На его долю выпало прожить несколько жизней. Под внешней простотой таилась сложная и глубокая натура. Отныне ей предстояло найти свое место рядом с ним, с этим человеком, достигшим полного расцвета сил, умудренным огромным жизненным опытом, человеком, гармонически развитым, единственным, неповторимым, не ведающим ни страха, ни сомнений, закаленным судьбой, пережившим на своем веку смерть, пытки, кровавые битвы и всепоглощающую страсть. Когда он замирал вот так, даже невозможно было уловить его дыхание. Анжелика ни разу не видела, чтобы дрогнула эта грудь, ни в те времена, когда ее облегал черный бархат, ни теперь , когда ее перетягивал широкий кожаный ремень. И это казалось ей непостижимым. Она не могла вспомнить, была ли у него раньше эта манера, свойственная крупным хищникам, — застывать, готовясь к прыжку. Но в те времена из-за шрама, внушающего ей такой ужас, она не разглядывала его лицо, не присматривалась к нему. Поэтому, когда Жоффрей исчез, она так быстро забыла его черты. О, как она была тогда легкомысленна! Позднее жизнь научила ее читать по лицам, она постигла тайны физиогномики, научилась по чуть заметному движению лица улавливать мелькнувшую мысль. Когда знаешь, что твоя жизнь зависит от воли другого человека, быстро начинаешь разбираться в подобных вещах…

В те годы, что она жила рядом с ним, ей и в голову не приходило рассматривать его, как сейчас. Сейчас она это делала с непонятной жадностью. Это было сильнее ее. Движения, улыбка, звук его голоса — все вызывало в ней интерес и волновало ее. Она не могла побороть себя, ни даже понять, отчего это с ней происходит. А может быть, и нечего было понимать? Все скрывалось в самой природе того неодолимого и естественного влечения, какое она испытывала к этому человеку, предназначенному ей самой судьбой.

Сердце Анжелики начинало колотиться, когда он подходил к ней, малейшее его внимание наполняло ее радостью, когда его не было рядом, ее охватывал страх. Она еще не привыкла к тому, что его уже не надо больше терять, не надо больше ждать, что теперь он всегда будет с ней.

«Как я люблю тебя. И как мне страшно…» Она не сводила с него глаз. Де Пейрак разглядывал в подзорную трубу противоположный берег озера, потом сложил ее и, отдав Малапраду, снова подошел к Анжелике. С галантностью, которая теперь так не вязалась с его суровой ролью кондотьера, он взял ее руки в свои и, повернув ладонями вверх, легко коснулся их поцелуем, и глаза его, обращенные к ней, наполнились нежностью.

— Мне кажется, что сегодня ваши руки, — ласково проговорил он, — измучены меньше, чем обычно. Неужели ваша упрямая лошадь начинает смиряться?

— Представьте, да! — ответила Анжелика. — Понемногу она привыкает. Теперь по вечерам у меня уже не отнимаются от усталости руки.

— Я знал, какие они у вас сильные. Поэтому и доверил эту лошадь вам. Мне тоже, — продолжал он, — как будто удалось смирить своего жеребца. Он одной породы с Волли. У нас еще две английских кровей. Остальные из Мексики.

— Вы считаете, что лошади могут жить в этих краях? — спросила она, и в голосе ее прозвучало сомнение.

— Они будут жить здесь, — с уверенностью ответил граф. — Там, где живет человек, будет жить и лошадь. Вспомните, гунны вели с собой лошадей. И разве не на лошадях Александр Македонский завоевывал Индию? А арабы — Африку?

Мопунтук тем временем степенно удалился. Потом вернулся, неся все в той же весьма сомнительной чистоты посудине воду для Онорины. Девочка, впрочем, отнеслась к этому с большей простотой. Она смеялась и болтала с индейцем, они прекрасно понимали друг друга. Прыгая, она забрызгала его, но и это не рассердило надменного вождя металлаков. Де Пейрак зарядил пистолет. Его руки действовали быстро и уверенно, в каждом движении чувствовался большой навык.