Книга Сердце Сапфо - Эрика Джонг

Потом Алкей сделал кое-что еще более скандальное. Он внезапно вытащил меня из тени — и я оказалась в центре собрания. Он потребовал, чтобы я начала петь, словно я была флейтистка или гетера. Театральным жестом он всучил мне свою драгоценную кифару.

Публика изумленно посмеивалась. Кто эта девчонка, эта «гостья с Востока», что прячет лицо под покрывалом?

Я испугалась. Не только потому, что тут были моя мать и Питтак: я была здесь единственной девушкой, к тому же незваной гостьей. Сердце мое колотилось как сумасшедшее. Но я каким-то образом умудрилась открыть рот, и моя богиня-хранительница спасла меня:

Панцирь священной черепахи,

Пой!

И преврати себя

В стих!

Я начала. Невидимые музы наполнили мой рот словами.

Стоило мне начать, как я, к своему удивлению, забыла все страхи. Именно там, на симподии у Питтака, я впервые осознала свой дар овладевать вниманием публики, чувствовать, как их сердца трепещут на моей ладони. Понемногу я очаровала их, а потом очаровала и себя. Когда я пела, я становилась выше. Когда я пела, я становилась всеми голосами в доме. Когда я пела, воздух воспламенялся.

Никто никогда не говорил мне, что я красива. Красави-1 юн была моя мать. Я была маленькая, смуглая и необычная. Но, представ перед публикой в тот вечер, я обнаружила в себе способность вводить ее в экстаз. Я ощущала их жажду, их похоть, их желания и могла выразить все вожделение, все темные чувства, что обуревали их. Словно желания толпы становились моими, а я превращалась и рупор всего этого сборища.

Я не помню, что сделала в тот вечер. Музыка вошла в меня, а с нею — дух богини. Я танцевала и пела, и воздевала руки в мольбе. Я была одержима.

Бессмертная Афродита

На многокрасочном троне

В переливающемся воздухе,

Искусная в плетении,

Молю я,

Не сковывай моего сердца

Печалью.

Прилети ко мне

Из отцовского дома,

Влекомая воробьиными крылышками,

Твоя колесница спускается

На темную землю,

А ты улыбаешься

Своей робкой бессмертной улыбкой,

Спрашивая, кого я так отчаянно

Жажду в этот раз,

Спрашивая, кого осенить любовью ко мне,

Обещаешь превратить

Безразличие в страсть,

Заставить ее бежать за мной,

Если прежде она желала спасаться бегством…

Ах, Афродита, дай мне то единственное,

Что ты можешь,

Будь моей союзницей, моей соучастницей!

Собрание погрузилось в тишину, а потом разразилось безумной овацией. Я не знаю, откуда взялись эти слова и музыка, но, воодушевленная аплодисментами, я сочинила песни для всех гостей. И наконец я спела для Алкея вот это:

Ты пришел, и пришел вовремя

Я ждала тебя.

Ты воспламенил мое сердце

И зажег пожар в моей груди.

Все были шокированы и взбудоражены. Так составилась моя репутация — поэтессы и блудницы одновременно!

После этого Алкей отвел меня в сторону.

— Ах ты, маленькая распутница, — сказал он. — Ты так голодна, что готова проглотить весь мир. Я сразу замечаю честолюбие, но никогда еще не видел, чтобы оно горело так ярко в девчонке!

— Мой господин, я тебя не понимаю.

— Ты меня прекрасно понимаешь. Внутри тебя полыхает огонь. Я знаю это, потому что и сам такой. Только не помышляй о том, чтобы влюбиться в меня. Дело в том, что я… предпочитаю мальчиков.

— Ты льстишь себе, если думаешь, что я влюбилась в тебя. Люблю я только Афродиту — мою богиню.

— Тогда тебе предстоит нелегкая жизнь. Почитатели Афродиты умирают молодыми.

— Откуда тебе это известно?

— От самой Афродиты!

— Я не боюсь ни Афродиты, ни тебя, ни кого-то еще!

— Ты только послушай, что говоришь! Какая ты забавная девчонка!

— Ты так обычно ухаживаешь?

— Конечно нет! — возразил Алкей, как отрезал.

— Я думаю, что возбуждаю твое любопытство, потому что похожа на тебя.

— Теперь ты льстишь себе! Я думаю, ты хотела смутить это общество, заставить их сплетничать о тебе.

— А я думаю, ты хотел этого!

В этот момент появилась моя мать — на ее лице была гримаса гнева.

— Ты опозорила меня, себя, всю нашу семью. Немедленно отправляйся домой. И забери с собой свою маленькую шлюшку!

До этого мгновения я и не смотрела на Праксиною. Ей достанется больше, чем мне. Я чувствовала себя страшно виноватой.

— Пожалуйста, мама, прости меня! И знай — Праксиноя тут нисколько не виновата!

— Немедленно отправляйся домой! Я с вами обеими разберусь потом.

Я за свою дерзость была изгнана назад в Эрес, вынуждена была присутствовать при избиении, клеймении и пострижении моей дражайшей Праксинои за ее участие в моей авантюре. Я стала униженной пленницей в доме бабки и деда. Своим безрассудством я наказала моего единственного друга. Проникшись страстью к Алкею, я потеряла голову и навлекла на мою бесценную Пракс ужасную беду. Ее не только клеймили — до этого случая ей удавалось избегать такой участи, — но в наказание отправили работать на кухню и заставили, как всех кухонных рабов, носить на шее деревянный обруч, «неглотайку», которая не дает попробовать пищу. Ненавижу себя за это! Какой же я друг? Ведь я обещала защитить ее!

Моя мать дефилировала между Эресом и Митиленой со свитой рабов. Она была зла на меня и несколько недель меня не замечала. Рабы поговаривали, что она нашла утешение в объятиях Питтака, который отправил моего отца на верную смерть. Она знала, что ее безопасность зависит от милости сильных мира сего, и, как всегда, пользовалась своей красотой, чтобы снискать эту милость. У меня не было ее красоты, а потому я могла стать красивой только с помощью моих песен. Но теперь я была обречена на молчание.

Однако бабка и дед проявили ко мне снисходительность, как это нередко свойственно старикам. Прошло несколько дней, и мне уже разрешалось одной ходить к морю. Мои рабы поставили на берегу маленький шатер, где я могла петь и мечтать.

Вплети в свои локоны

Веточки аниса,

Сгибая прутики

Нежными пальцами.

Ведь веселые грации

Наслаждаются видом цветов

И отворачиваются

От простоволосья