Книга А ты попробуй - Уильям Сатклифф

– ...нитки с иголками; подводный фонарь, специальные носки, чтобы ноги не потели; медицинский жгут; надувной спасательный жилет, а самое главное... смотри.

Джеймс держал за уголок черный пластиковый прямоугольник размером с ладонь.

– Что это?

– Оооп-па! – он с гордым видом разорвал пластик и вытащил оттуда бумажный квадрат, который после осторожных и торжественных манипуляций развернулся в карту мира.

Вот на что мне меньше всего хотелось смотреть, так это на карту мира, потому что я точно знал, что сейчас меня будут пичкать тем, что и так уже лезло из ушей – очередными самыми последними изменениями в его генеральном плане. Я избрал тактику отвлекающих маневров.

– Туристские ботинки? Зачем тебе туристские ботинки?

– Для походов. Мы пройдем через...

– Когда ты последний раз ходил в поход?

– Никогда.

– Мудила. Ты же терпеть не можешь выезжать за город. Ты же всегда вопил, что тебе это скучно.

– Мы говорим о Гималаях, Дэйв. Это не за город.

– То же самое. Большой за-город.

– Дэвид, мы увидим три восьмитысячных пика. Ты знаешь, сколько всего на земле восьмитысячных пиков?

– Нет, и мне не инт...

– Шесть.

– Семь, – сказал Пол.

– Шесть.

– Семь.

– Шесть.

Я повернулся к Лиз.

– Офигенная компания – эти ребята.

Она пожала плечами и чуть заметно улыбнулась.

– Джеймс, – сказал я, обрывая их перепалку, – ты мне надоел. Вы оба мне осточертели. Обсуждайте свой турпоход, когда будете одни, ОК? Здесь, кроме вас, еще два человека, и давайте поговорим о чем-нибудь другом, а то мы с Лиз сейчас заснем.

– Ха, – сказал Джеймс.

– Что значит – ха?

– Это... это... не слишком красиво.

– Красиво?

– Я хочу сказать, что это... неприкрытая зависть... ты... ты просто комплексуешь.

– Ах, да. Понимаю. Мне, значит, не скучно, мне завидно.

– Именно так.

– И в глубине души мне зверски интересно, сколько на свете гор, которые на три сантиметра выше, чем все остальные.

– Дэйв, ты не хочешь слушать про путешествие, потому что ты просрал свой свободный год. А просрал ты его потому, что никуда не поехал, а не поехал потому, что боишься.

– Я еду за границу.

– В Швейцарию?

– Да.

– Оооох, какие мы храбрые! Ты там будешь рисковать жизнью. Официант в швейцарском отеле! Это же так опасно.

– Мудак ты, Джеймс.

– Не забывай про гигиену. А то вдруг заболеешь. В Швейцарии.

– Джеймс, ты невозможный человек, – сказала Лиз. – Может он хочет выучить французский язык. Или немецкий. В какой это части страны?

– Во франкоговорящей, рядом с...

– Ты будешь учить фганцузский язык, Давиид? Это так повезно двя гезюме.

Я почувствовал, что краснею.

– Ты завидуешь и трусишь, – сказал он. – Ты боишься настоящего путешествия – просто потому что не выживешь в... в другой культуре.

– Выживу.

– Тогда почему не едешь?

– Потому...

– Оставь его в покое, – сказала Лиз. – Люди не обязаны быть такими, как ты, Джеймс. Если он не хочет ехать, значит он не хочет. Это не обязанность, понимаешь?

Вот оно. В эту минуту я влюбился. Или начал влюбляться.

Джеймс прикусил язык и попытался улыбнуться. Он не хотел ссориться со своей подружкой на людях. (Вот такой он на самом деле мудак.)

– Да, но... Я хочу сказать, ты ведь поехала бы, если бы не завязла со своим искусствоведением.

– Я не завязла со своим искусствоведением. Я решила взять курс искусствоведения.

– Ага, но если бы у тебя было время, ты же поехала бы в Азию или еще куда, разве нет?

– Я может быть еще поеду “в Азию или еще куда”. У меня достаточно длинные летние каникулы.

– Я знаю. Мы об этом говорили. Я только хотел сказать, что если бы у тебя был свободный год, ты бы не сидела, как он, в Европе на унитазе.

– А я только хотела сказать: перестань выделываться. Все прекрасно знают, какой ты крутой. Все прекрасно знают, что ты очень умный и храбрый. Хватит.

Повисла тишина. Они стояли, уставившись друг на друга. У Джеймса на висках выступили вены. Я чуть не падал со стула от удовольствия.

– Давайте еще выпьем, – кашлянув, предложил Пол. – Чего вам?... Гм... как насчет повторить?.. Я принесу.

Пол ретировался к бару, пища ботинками. Джеймс и Лиз продолжали пялиться друг на друга.

– Мне нужно в туалет, – объявил я, вставая. – Нет, я передумал. Потом схожу. – Я сел опять, пытаясь спрятать торжествующую улыбку. Джеймс бросил на меня зверский взгляд. Я пожал плечами, делая вид, что не понял. Повернув голову, я заметил, что Лиз тоже старается сдержать насмешливую улыбку, но с меньшим успехом, чем я.

– Сколько ты пробудешь в Швейцарии, Дэйв? – спросила она.

– До конца лыжного сезона. Около четырех месяцев.

– Что ж, поскольку наш доктор Ливингстон нас покидает, я рискую растерять всех своих друзей. Позвони, когда приедешь.

В глазах темно. Пульс взбесился. Холодный пот.

– Гм... ага. У меня нет... гм... твоего...

– Вот телефон, – она достала из сумочки карандаш и написала номер на пивной картонке.

– Спасибо. – Я улыбался во весь рот, и она моргнула мне в ответ. Я посмотрел на Джеймса и хотел улыбнуться ему тоже, но на его лице так ясно читались симптомы тяжелой простуды, что он даже не смог повернуть голову.

* * *

Я знаю, что нельзя так думать о своем друге, но в течение многих лет считалось само собой разумеющимся, что Джеймс впереди меня во всем. Это получалось само – он постоянно обыгрывал меня на всяких незначительных мелочах. Но теперь, когда картонка под пиво лежала у меня в кармане, я впервые за последние четыре года почувствовал себя так, словно вырвался вперед.

Домой из паба я не то плыл, не то летел, и каждые десять секунд рука тянулась к заднему карману джинсов, откуда выпирал маленький картонный квадратик с закругленными краями.

Ты меня зовешь на свидание.

Первую половину года я трудился в магазине носков на Кинг-Кросс[2]. Работа в любом магазине одежды заключается в том, чтобы вешать на вешалки разбросанные покупателями шмотки. Это превращает работу в носочном магазине в нечто потустороннее, потому что носки не нужно вешать на вешалки. В жизни становится так мало смысла, что начинаешь сомневаться, жив ли ты вообще. Следом возникает резонное подозрение, что никаких носков тоже не существует.