Книга Акушер-Ха! Вторая (и последняя) - Татьяна Соломатина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А профессору и не жалко. Напротив, только в радость – ещё одна мизансцена в копилку. Подошёл к сварщику. Окинул его эдаким мефистофельским взглядом. Пристально, но бегло. Бровками пошевелил трагически. Рукой картинно махнул.
Сварщик ему:
– Может, раздеться?
Профессор строго:
– Не надо! И так ясно! – и, тыкая в пациента холёным подбородком, сказал, обращаясь к свите: – Уйня! Тут нечего и говорить.
И быстро вышел. Все за ним и поскакали.
Через полчаса санитарка забегает в конференц-зал и говорит:
– Сварщик плачет. Домой звонит. Жене говорит, чтоб заначку с книжки снимала, гроб заказывала и белые тапочки готовила. Потому что сам профессор сказал, что у него такая уйня, что нечего и говорить и так ясно, что ему, сварщику, капец.
Тут профессору пришёл капец. От хохота. Потому что у сварщика действительно уйня была. Невралгия лицевого нерва. Видна невооружённым глазом. Нечего и говорить.
Я к чему эту историю рассказала. Не всё то капец, что кажется. Может статься – обычная уйня.
Это случилось жарким летом 1988 года…
Замечательная фраза. Пойду застрелюсь.
Никуда не уходите! Всё же не каждый день писатели решают свести счёты с жизнью, тем более – публично, прямо на страницах книги. К тому же это – покончить с собой – верный способ войти в историю литературы. Маяковский, Хемингуэй и Соломатина. «Гомер, Мильтон и Паниковский».
Пока я вспоминала код мужниного сейфа, где он хранит свои ТОЗы[2](дорогие инспектора и участковые, разрешения и охотничий билет в порядке), мне на голову свалились «Записные книжки» Ильи Ильфа. Не убили – они нетяжёлые. Зато раскрылись на нужной странице:
«Давайте начнём просто и старомодно – «В уездном городе N». В конце концов, неважно, как начать, лишь бы начать».
Теперь историю об охоте на двенадцать стульев знают все. В общем, если уж и самому Ильфу можно, то Соломатиной и вовсе нечего мудрствовать лукаво, изображая из себя Коэльо.
Итак.
Это произошло жарким летом 1988 года в городе Одессе.
Мне было восемнадцать лет, я окончила второй курс медицинского института и устроилась работать медицинской сестрой в санаторий-профилакторий железнодорожников.
Попала я туда совсем не случайно. После первого курса я проходила санитарскую практику на базе Одесской железнодорожной больницы в отделении травматологии, да так и осталась работать санитаркой. Но уже не в отделении, а в оперблоке. Нет, меня не выгнали из института. Просто я была весьма энергична, чрезмерно любознательна, а лишних денег, как известно, не бывает. Я получала пятьдесят пять рублей повышенной стипендии, и девяносто за доблестный труд лишь прибавили мне ощущения собственной значимости и развязали руки в отношении приобретения колгот и помад, столь необходимых любому юному существу женского пола. Мой папа, инженер, получал примерно столько же – те же плюс-минус сто сорок, потому просить у мамы, обеспечивающей семью всем необходимым, включая пропитание, телевизоры, зимние сапоги и билеты на концерты заезжих знаменитостей, у меня язык не поворачивался.
Собственные ежемесячные сто сорок пять рэ так грели мне душу, что я и летом не собиралась покидать свой пост в операционном блоке, хотя, поверьте, мыть летом полы, поверхности операционного стола и инструментальных столиков, а также проводить предстерилизационную очистку инструментов (читай – драить ёршиком в дезрастворах) – мало приятного. Так что выход во внешние миры с набитым биксами мешком на плече и транспортировка на себе этого добра в ЦСО через весь двор казались приятной прогулкой по свежему – относительно операционной – воздуху. Хотя одесский июльский зной мало у кого вызовет ассоциации со свежестью.
И тут вдруг, в канун летней сессии, вызывает меня к себе заведующий отделением и говорит буквально следующее:
– А не хочешь ли отдохнуть от трудов праведных в санатории?
«Ну, – думаю, – всё, капец, приехали. Поезд дальше не идёт. Заведующему самому, видно, надо бы отдохнуть. Причём не в санатории, а в тихом уютном отделении для тихих уютных душевнобольных. Раз он восемнадцатилетней кобыле предлагает отдых в санатории. По путёвке, что ли? Я же номинально тоже могу пользоваться железнодорожными льготами, раз моя трудовая возлежит в данном подведомственном отделе кадров!»
– Э-э-э… – мнусь я, глядя в его искренние заботливые очи «доброго дядюшки». – Да у нас тут есть кому отдыхать в санаториях, и постарше меня и подостойнее. А я так в отпуск и вовсе не хочу, буду работать всё лето, а потом всю осень, а затем – всю зиму. И… далее по расписанию.
Тут уже заведующий на меня как-то странно стал смотреть. Как будто именно мне надо отдохнуть в тихом и уютном отделении для душевнобольных, а не ему. Внезапно взгляд его прояснился – то есть стал обычным: строгим и даже колючим. Он хлопнул себя по лбу, после чего изрёк:
– Балда! Не в смысле отдохнуть. А поработать летом в санатории, что для тебя после такой работы отдых, само собой разумеется. Это же санаторий. И даже скорее профилакторий. Там нет операционных, из которых надо выносить ампутированные конечности. Там есть что? Бассейн, сауна. Электросон, в конце концов, и прочая подобная ерунда. Кнопку нажал – и знай себе бамбук кури.
– Кнопки на электросне нажимают медсёстры, Валерий Владимирович! – строго сказала я ему, не окончательно разуверившись в том, что он не тронулся. – А я – санитарка. И потом – у нас в отделении есть куда более взрослые медсёстры, мечтающие отдохнуть от тяжёлой работы в отделении. Вот их и отправьте кнопки на электросне тыкать.
– Ты понимаешь, Тань, – подозрительно-проникновенно затянул заведующий, – там надо на две ставки и на весь сезон. А у нас почти все семейные, с детьми… – и печально вздохнул.
А я с детства не могу видеть, как большие и сильные мужчины вздыхают.
– Ладно, – говорю ему психотерапевтическим тоном, – положим, я согласна. Отчего же не согласиться? Профилакторий. Бассейн. Сауна. Лето. Море. Детей у меня нет. Я их, признаться честно, терпеть не могу, детей этих. Век бы глаза не смотрели на этих пищащих, визжащих, орущих, брыкающихся, слюнявых и сопливых детей, так что с этим никаких проблем. Но, во-первых, я закончила только второй курс, а в медицинском училище не училась. А в качестве среднего медицинского персонала разрешают работать при таком раскладе только после третьего курса.
– Мы с главврачом всё решим! Позвоним в деканат и все бумаги утрясём! – радостно заверил заведующий. – Это всё такая ерунда. Неужто ты недостаточно грамотна для того, чтобы хлорку разводить и кнопку на каком-нибудь физиотерапевтическом агрегате нажимать?! А больше там от тебя ничего и не потребуется.
