Книга Мориарти. Последняя глава - Джон Гарднер

Посмотреть на него Профессор пришел не из желания полюбоваться творением искусства, а по причине более прозаической: незадолго до того портрет был продан за десять тысяч долларов — больше ни за одну картину еще не платили. В то время уже ходили слухи, что Томас Эгню собирается продать картину Джуниусу Спенсеру Моргану, который хотел сделать подарок своему сыну, Дж. Пьерпонту Моргану, ставшему теперь, через почти четверть века, главным распорядителем американских финансов, богатейшим и влиятельнейшим человеком Соединенных Штатов Америки.

Сегодня, 15 января 1900 года, до Джейнса Мориарти дошел другой слушок: обнаруженный в Нью-Йорке оригинал вот-вот будет возвращен в семью Эгню. Слух этот Профессор мог бы подтвердить и сам, поскольку именно он организовал доставку в Америку высококачественной подделки и ее последующее обнаружение. Он же окольными путями запустил версию, согласно которой из галереи картину выкрал известный мошенник, вор на доверии, Адам Уорт.[8]Уорта признали виновным, подделка перешла из рук в руки, став общепризнанным оригиналом, и Мориарти мог наконец успокоиться.[9]

Выполнявший подделку Марли Дейнтон из Камберуэлла, известный в узких кругах под прозвищем Чертежник, имел немалое преимущество перед другими копиистами, поскольку Мориарти дал ему возможность работать, имея перед собой оригинал. Затем, когда все было закончено, Профессор пригласил его на пикник — отметить успех неподалеку от университетского городка Оксфорд. На расстеленной на траве скатерти были ветчина, пикули, помидоры, большой мясной пирог со сваренными вкрутую яйцами, фруктовый салат и бутылка отменного «пулиньи-монраше», которую Мориарти самолично охладил в воде.

Расположились они неподалеку от паба под названием «Ожившая роза», на лужайке, огражденной от посторонних взглядов густыми ивами. Потом, когда Чертежник насытился и немного раскис, Мориарти наклонился, поблагодарил его за прекрасную работу и дружбу и пожал руку. Марли счастливо улыбнулся в ответ, и в ту же секунду Профессор перерезал ему горло. Через несколько секунд Марли затих. Обмотав тело цепями с чугунными чушками, Мориарти перенес его в большой сундук и столкнул в реку, после чего смыл с рук кровь и уехал.

Тело Марли Дейнтона не нашли, и получилось так, словно его и не было.

Случилось это воскресным июльским вечером прошлого года. Избавившись от того единственного, кто мог его выдать, Джеймс Мориарти посетил вечерню в часовне церкви Христа, где хор весьма кстати исполнял гимн со словами из пророка Исайи — «И каждый из них будет как защита от ветра и покров от непогоды, как источники вод в степи…» Гимн сочинил он лично и отослал, от имени вымышленного лица, хормейстеру, намекнув, что и сам, возможно, будет присутствовать на вечерне. После службы Профессор отправился в расположенный буквально за углом отель «Митра», где пообедал ростбифом и летним пудингом в сопровождении бутылки бургундского.

Чертежника Мориарти вспоминал редко, когда сожалел об отсутствии человека, чьи таланты могли бы пригодиться в осуществлении некоторых криминальных предприятий.

Так или иначе, теперь над камином в его комнате висел во всем своем великолепии настоящий оригинал: Джорджиана, герцогиня Девонширская, бывшая Джорджиана Спенсер, стояла вполоборота к зрителям в белом платье с голубым шелковым пояском и черной шляпке с пером. Лицо ее казалось замкнутым, будто она скрывала некий секрет, уголки губ слегка выгнулись кверху, глаза смотрели насмешливо и одновременно маняще, с тем выражением, которое мальчишки-посыльные метко называют призывным.

Мориарти не понимал и не допускал любви. Вожделение — да, но не любовь. Возможно, в его случае имела место одержимость, но признавать за собой такую слабость он не соглашался.

Заключенная в шедевре Тома Гейнсборо магия неизменно оказывала на Мориарти сильнейший эффект. Профессор часто думал, что будь его мозг оснащён вкусовыми сосочками, ощущение было бы таким, как если бы он впился зубами в свежайший, спелый фрукт, сок которого вобрал в себя все существующие экзотические вкусы.

Едва увидев картину, Мориарти понял, что должен заполучить ее, что обладание портретом будет равнозначно обладанию самой герцогиней. Она будет обоснованием его жизни, вдохновением, лучом света в криминальном лабиринте мозга, чем-то наподобие глубочайшей любви, которая рассеет мрак бесцельного существования. Более того, ему не придется тратить время на досужие разговоры с герцогиней, запоминать ее симпатии и антипатии, тратиться на безделушки или ложиться с ней в постель. Мориарти вовсе не чурался женщин и удовольствия от них получал не меньше, чем любой другой мужчина, но вся ситуация становилась слишком запутанной, когда в эти отношения вторгалась любовь. Угодить женщине невероятно трудно, и нужно быть ясновидящим, чтобы сносить постоянные перемены в ее настроении. Да, порой непредсказуемые поступки и решения могли быть частью женского очарования, но и в этом случае они обходились мужчине слишком дорого, грозя порой даже потерей рассудка.

В ту теплую ночь много лет назад они втроем отправились к галерее Эгню на Олд-Бонд-стрит. Пейджет остался у двери — дозорным, а Мориарти, передав ему цилиндр и трость с серебряным набалдашником, встал на подставленные Спиром руки, сцепленные в замок, подтянулся к окну, достал из потайного кармана небольшой ломик, сдвинул внутренний запор оконной створки, поднял раму и проскользнул внутрь.

Он и посейчас помнил то ощущение неловкости, изумления и бесшабашного веселья. Что подумают его люди, когда узнают, как их хозяин прыгает через стены и влезает в окна? Такая воровская акробатика никак не соответствовала образу, который он сам им внушал. Помнил Мориарти и то близкое к оргазму возбуждение, которое испытал, когда вырезал портрет из рамы, пользуясь маленьким складным ножом с перламутровой рукояткой. Помнил, как свернул картину в трубку, убрал под сюртук и, вслушиваясь в доносящийся из-за двери храп ночного сторожа, вернулся к окну. Помнил, как спрыгнул на улицу, забрал у Пейджета цилиндр и трость с серебряным набалдашником, и как они втроем — у него, как у пьяного, голова шла кругом — поспешили прочь от Олд-Бонд-стрит.

С той ночи и по сей день портрет всегда был с ним и повсюду его сопровождал.

Талисман.[10]

За спиной у него откашлялся Терремант.

— Профессор, вы назвали меня Томом. Но меня зовут Джимом, сэр. Джеймсом.