Книга Играй в меня - Ирина Шайлина

На коленке осталось розовое полукружье. Аккуратные выемки зубов на коже. Я касалась их пальцами до тех пор, пока они не разгладились. И вдруг спать захотелось с такой силой, что страшно на часы смотреть — а вдруг утро? Едва сомкну глаза, и прозвенит будильник? И спать тоже страшно — не нужно мне снов. Мне реальности хватает за глаза.

Тем не менее я уснула. И даже спала без снов. А ковёр к утру уже высох.

Глава 3

Дима

Иногда казалось, что я болен этим городом. Где я только за эти годы не побывал, но все равно знал, где мой дом — в обычном среднестатическом российском городе, пусть он и входит в пятерку крупнейших. И порой ночью — в моей ли московской квартире, в одном ли из бесконечных гостиничных номеров — меня грызла глухая тоска. Дома меня лишили.

А может, все дело в людях, которых этот город надёжно от меня прятал? Или в моём глупом обещании вернуться? Помню, как стоял, пошатываясь, болело все тело, больше всего упасть хотелось в грязный истоптанный снег, пестрящий алыми кляксами моей крови. Но стоять мне тогда казалось жизненно важным. И я стоял. Щупал языком один из передних резцов — шатается. Хорошо, что не выбили. Могли и выбить. Я знал, что могли бить и сильнее. И знал, что буду говорить — будут бить. Снова. А один против нескольких отморозков устоит только в боевиках на ТВ. Но я все равно проталкивал слова через осипшее горло, плевал ими в их лица.

— Вернусь, — говорил я. — Вернусь и всех раком поставлю…

Смешно вспомнить сейчас… Хотя вру — не смешно. Смешна здесь только моя юношеская глупость, самонадеянность. Сейчас бы, поди, умнее был, выбрался бы из той передряги без потерь.

Хотя, если судить по тому, что я все же вернулся — умнее не стал.

Я не любил самолёты. Конечно, бизнес заставлял меня закрывать глаза на свой страх, но домой я ехал на автомобиле. Сотни километров по раскисшим дорогам под надоедливый бубнеж навигатора. Один раз даже остановился у придорожной забегаловки и поспал, а потом пил дрянной кофе и жалел, что не взял термос — совала же Юлька.

Устал. Но не жалел о муторной поездке. Так я возвращался в родной город постепенно. Проехал по мосту над заснеженной рекой. Потом мимо Александровки — посёлок оброс коттеджами, не узнать. Ехал по дороге мимо соснового леса, вспоминал: если повернуть направо, там дачный посёлок прячется на берегу озёра. У… Катиной бабушки там дача была.

И зазудело, засвербело желание повернуть, поехать. Остановиться перед стареньким деревянным домом, с тремя длинными, в самое небо, соснами в саду. Сдержался. Что мне там делать? Любоваться на сугробы и рефлексировать? Катя, может, уже давно дачу продала. Бабушка у неё умерла, когда мы ещё в школе учились, да и матери не стало… Моя мать звонила, рассказывала, душу бередила. До тех пор рассказывала, пока я не прикрикнул, хотя никогда голос на маму не повышал.

Город вынырнул из леса внезапно. Только были сосны вокруг, а теперь серые промзоны, длинные, коптящие воздух трубы. Потом высотки, хрущевки и совсем новые дома, которых раньше не было. Торговые центры, спортивные комплексы…Университет, в котором я учился, обзавелся парочкой новых корпусов. Я знакомился с родным городом заново.

Мать ждала с пирогами. Их запах я почувствовал ещё на лестнице. Раньше, бывало, Сенька на мамины пироги бежал вприпрыжку через три ступеньки вперёд меня…Что же лезут они мне в голову? Наверное, сами стены навевают. Надо просто переболеть.

— Дим! — удивилась и захлопотала мама. — Юля сказала, только к вечеру будешь, а я как знала, уже первую партию пирогов из духовки вынула. Совсем уставший! Иди в душ, я суп согрею.

— А папа где?

— На рыбалке задницу морозит, — отмахнулась она. — Часа через три приедет.

Ванная казалась тесной, хотя маленькой родительская квартира не была. И бедно они никогда не жили. Именно отец тогда, почти двенадцать лет назад, прикрыл моё бегство, деньгами помог, сказал — вложусь, а дальше ты сам. Я смог. Просто привык пускать пыль в глаза. Там — в Москве — это важно. И ванная с пузырями, с бассейн, которым я никогда не пользовался, унитаз с подогревом ободка — не маразм ли?

Папа вернулся, когда я отведал пироги трёх видов — и это после супа! — и уже с тоской размышлял: лопну или обойдётся? Вошёл, принёс с собой запах мороза, рыбы, которую и вывалил на стол в хрустящем пакете.

— Саша! — возмутилась мама.

— Три щуки и красавец судак, — отрапортовал папа и протянул холодную руку для пожатия. — Здорово, сынок!

Я поднялся и с удовольствием приобнял его. Я правда соскучился. И по пререканиям родительским, и по запаху рыбы, и по пирогам. Мама снова накрыла на стол, папа достал из морозилки запотевшую бутылку. Мать вздохнула и ушла.

Пить я не хотел, но отказываться не стал. Водка была такой ледяной, что её резкий вкус почти не чувствовался. Папа выпил, крякнул, потянулся за кружком колбасы. Когда я последний раз колбасу ел? Даже не помню. А вкусно.

— Уверен? — вдруг спросил папа. — Все же обжился ты там уже. Женился. К чему старое бередить?

— Уверен, — отрезал я. — Я всегда знал, что вернусь…

— Тебе лучше знать, твоя жизнь.

На том и порешили. Уехать мне в первый день не дали, хотя и говорил, что сняли уже для меня квартиру. Слушать не стали. Застелили свежим бельем постель, отправили отсыпаться. Комната моя изменилась, словно и не жил я здесь. Но следует признать — новая постель гораздо удобнее старой. Хотя и на той нам с Катей… тьфу.

Я неимоверно устал, но сон не шёл. Я лежал и слушал доносившиеся фоном разговоры родителей из гостиной, смотрел в тёмный потолок. Может, и правда ошибаюсь? Снова на грабли? Я выругался — подобные мысли извели. Поднялся, нашёл, не включая света, пачку сигарет в сумке. Юлька курить не позволяла, говорила, что я ей здоровым нужен. Я вроде как уступал, сам понимая, что ни к чему, но пачку всегда носил с собой. Может, по привычке. И иногда курил. Вкус дыма, почти забытый, дарил ложное опьянение, ударял по мозгам. И сейчас курить хотелось до ужаса.

Открыл пластиковое окно — окна тоже поменяли родители. Юлька говорит, что пластиковые окна — это пошло, а мне лишь бы не дуло. Смел с подоконника горку снега, облокотился, закурил, разглядывая вечерний город с высоты седьмого этажа.

Он светится огнями, такой незнакомый, но родной. Там, за соседними высотками, ближе к проспекту прячется наша школа. Может, сходить, посмотреть? Беседку нашу снесли, в которой мы тусили вечерами. Да и сама детская площадка новая. Все яркое, красивое — пластиковое. Наверняка — пошлое.

Я осознал внезапно, что все сделал правильно. И вернулся. И Олимпиец купил, который в моё время только строился. И сомневаться или искать пути отхода не буду. Как бы город не изменился, он — мой. И уступать я его не стану…

Снилась мне Катька. Удивительно, столько между нами произошло — и гадкого, и волшебного, по-настоящему сказочного, а снилась она мне школьницей. Шёл урок биологии — кабинет узнал, я сидел с Сенькой, а Катька — с Трофимовым, в соседнем ряду, чуть впереди. Шла контрольная, а я не смотрел на выложенные передо мной листы с тестом. Смотрел на Катьку.