Книга Ревизор 2.0 - Геннадий Марченко

– Видите ли, в каждом городе свои обычаи составления подобного рода протоколов, – с умным видом пудрил мозги хозяину постоялого двора Копытман, при этом обмакивая кончик пера в чернильницу. – Не хочется лишний раз попусту переводить чернила и бумагу. К тому же от того, как скоро начнутся розыски, может зависеть, насколько быстро удастся обнаружить душегубов.

– А что душегубы, много ли их было? – поинтересовался как бы между прочим Гусак.

– Несколько человек, в суматохе толком не разглядеть было, не до того, – отбоярился Копытман.

Писать пришлось на специальной аспидной доске, принесённой уже лично Гусаком. Бумага была не самого лучшего качества, но выводить на ней слова под диктовку Фёдора Тимофеевича инспектор наловчился довольно быстро. Чудесным образом написание «ятей» Копытману давалось столь легко, будто его рукой водил некто посторонний, как бы не сам нечистый. Впрочем, новоявленный чиновник уповал, что ему всё же благоволят светлые силы. При этом, как инспектор сам про себя отметил: думать и говорить он также начал в соответствии с окружившей его эпохой, и это тоже далось ему крайне легко. Мистика, одним словом.

Когда наконец письмо было составлено и увенчано неразборчивой подписью, Пётр Иванович, догадавшись о предназначении коробочки с мелкими дырочками, посыпал лист мелким песком, который затем сдунул на пол.

«Не хватает шариковой ручки, – думал он, глядя, как Гусак оборачивает плотный конверт бечёвкой и запечатывает сургучом. – И вообще можно подкинуть местным кулибиным идею пера с металлическим наконечником и прорезью посередине. Всяко удобнее, чем гусиным выводить. А заодно и конверт модернизировать, только знать бы, из чего делается клейстер».

Попрощавшись с хозяином, Копытман теперь уже сел писать письмо якобы своему начальству в Петербург. Можно было бы, конечно, вложить в конверт чистый лист бумаги, но он решил играть свою роль до конца. И даже позволил себе немного похулиганить.

«Его сиятельству графу Ал. Х. Бенкендорфу от 7 августа 1841 года, – писал инспектор с уже въевшимися в его сознание «ятями». – Милостивый государь, граф Александр Христофорович! Согласно вашему поручению прибыл в уездный город N-ск. Однако в пути со мной приключилась неприятность, как-то: мой экипаж попал в засаду, устроенную местными разбойниками. Исполнявший роль кучера слуга оказался убит, я же, не имея при себе оружия, вынужден был отступить, бросив саквояж со всеми деньгами и документами, которые, верно, стали лёгкой добычей грабителей. Далее по Симбирскому тракту пришлось путешествовать пешком. К счастью, судьба мне благоволила встречей с дочерью N-ского судьи, которая оказала вашему покорному слуге первейшее содействие, пристроила на постоялый двор и обещала всячески меня опекать первое время. Донос на имя местного исправника я уже написал, отправлю утром с нарочным, как и это письмо почтмейстеру. Надеюсь, оно дойдёт до Вашего сиятельства в ближайшее время.

Что же касается нашего задания, то, невзирая на случившееся со мной несчастье, я по-прежнему полон решимости довести до конца порученное мне дело и вывести всех мошенников на чистую воду. Уверен, мздоимцев, равно как и казнокрадов, в N-ске с избытком. Впрочем, как и в любом российском поселении, как бы ни печально это звучало. Жду от Вашего сиятельства как можно скорее ответной депеши.

Преданный Вам коллежский асессор,

чиновник VIII класса Копытин П.И.».

Снова неразборчивая подпись, после чего письмо было упаковано в конверт. Напрягши память, Пётр Иванович начертал сверху: «Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Лично в руки Его сиятельству графу Ал. Х. Бенкендорфу». Именно там, по мнению увлекавшегося историей Копытмана, должна была находиться штаб-квартира Бенкендорфа.

В этот момент раздался осторожный стук в дверь.

– Войдите! – крикнул Пётр Иванович, перевязывая конверт бечёвкой.

Пришёл Селифан за одеждой, которую Копытман не без удовольствия ему вручил. Узрев столичного чиновника в непривычных своему глазу семейных трусах и майке-алкоголичке, Селифан округлил глаза, что-то промычал, но, так ничего и не сказав, пятясь задом, покинул комнату.

Проводив слугу, налоговый инспектор сладко потянулся. Покосившись в тёмное окно, задёрнул шторку, затушил свечи и улёгся в постель. После почти двух дней приключений он сразу провалился в глубокий сон, в котором ему не приснилось никакой чертовщины. Как, впрочем, и ничего приятного.

Глава 2

В начале шестого сладкий утренний сон Петра Ивановича был прерван самым бесцеремонным образом. Виной тому стали не клопы, которые немного, но всё же донимали инспектора во время сна, а отчаянный петушиный крик, не оставивший Копытману даже времени на мечты, что всё произошедшее с ним накануне не более чем дурной сон. Да и жестковатая подушка, внутренности которой он ощущал правой половиной лица, подтверждали самые худшие опасения, потому что прежде спать ему доводилось лишь на подушках с куда более мягкой набивкой.

Инспектор открыл глаза и уставился в плохо выбеленный потолок с просвечивающими от окна к двери щелями от не лучшим образом пригнанных друг к другу досок. При этом аккурат над его головой обнаружился приличных размеров пруссак, лениво шевеливший своими гусарскими усищами.

«Каков всё-таки подлец этот Гусак, – подумал, зевая, Пётр Иванович. – Намедни вечером божился, что тараканов нет, а он вот – сидит себе и пялится на меня, видно, выцеливает, как половчее мне в рот упасть, когда в следующий раз зевать буду».

Со двора вновь раздался хриплый вопль назойливой птицы. Копытман наконец встал и, почёсываясь, прошлёпал к окну. Отодвинув занавеску и распахнув створку, выглянул во двор. Утренняя свежесть, сдобренная нотками навоза, бодрила. Давешний ободранный петух взгромоздился на плетень, где его точно не достала бы шавка, с ленцой наблюдавшая за хаотичным перемещением кур по вверенной ей территории. Неподалёку в грязной луже с царственным видом возлежала хавронья необъятных размеров, таких огромных свиней прежде Копытману видеть не доводилось, он даже на всякий случай протёр глаза. Возле свиноматки увивались с десяток поросят, оглашавших двор резким повизгиванием.

Отмахнувшись от ранней мухи, Пётр Иванович с хрустом потянулся, и в этот момент откуда-то снизу раздался крик:

– Дунька, дура, неси воду в самовар!

Спустя полминуты по двору пробежала босая девка, одной рукой придерживая подол сарафана, а второй вцепившись в ручку пустого деревянного ведра с железной опояской. Минуты через три она просеменила обратно, уже с полным ведром.

Затворив створку, чтобы не налетело со двора мух, он вернулся к кровати и обнаружил на стуле свою аккуратно сложенную, выстиранную и выглаженную одежду. И когда только успели, удивился про себя Пётр Иванович, неужто всю ночь без сна приводили его платье в порядок? Да ещё и ботинки вычищены, не иначе Селифан постарался, пока инспектор изволили почивать.

Он снова лёг в постель, но сон больше не шёл. В голову полезли мысли о его нынешнем положении.