Книга Ливонская ловушка - Мик Зандис

Уго посмотрел на окружающих их мужчин. Старше всех в деревне был Эгил, но силы давно покинули его когда-то могучее тело. Пожалуй, только он сам, да еще Уго и Имаутс помнили об этом. Сейчас немощный Эгил сидел в дальнем конце, ежась от холода в свисающей с его костлявых плеч старой, почти полностью потерявшей мех шкуре, накинутой поверх льняной рубахи, и с робкой надеждой смотрел на медленно передаваемый из рук в руки кубок. В набегах он давно не участвовал, и из общей добычи ему доставались жалкие крохи. Рядом с ним, выбрав самое неприметное место, примостился Ассо. Его тело по-прежнему сотрясал кашель. Даже баня не смогла унять глубоко засевший в теле озноб, а замотанная льняными полосами рана от жара разболелась еще сильнее и извергла из себя новый поток крови. Чтобы согреться, Ассо нахлобучил на себя сразу две шкуры и походил на большого волосатого зверя.

Все взрослые мужчины имели жен и детей. Обычно жен брали из соседних деревень, но и там с мужчинами было не лучше. Отмель на Куолке была самой коварной, застигнутые ночью корабли попадали в ловушку чаще, чем здесь, в Мергере, и мужчин куолковцы теряли чаще. Кто возьмет на себя заботу о семьях, потерявших кормильцев? Да что кормильцев… У Уго и самого после смерти жены хозяйство стало приходить в упадок. Голодным, конечно, никто спать не ложился, но дети забывали подоить коров, и те начинали надсадно реветь, требуя внимания, цветы перед домом увядали, огород зарастал сорняками. Как покойная Мата успевала уследить за всем так, что и дом сверкал чистотой, и дети выглядели нарядней всех в поселке? Он живо представил покойную жену, словно она стояла рядом. Не ту, сильно располневшую и потерявшую интерес к жизни, какой она стала перед тем, как Мать ночи призвала ее к себе, а улыбчивую и работящую, с мягким и горячим телом, совсем… совсем, как у Евы.

Мысли о Еве, муж которой год назад ушел на лодке в море и не вернулся, оставив вдову с двумя малыми детьми, в последнее время посещали его все чаще. С тех пор, наверное, как он, сам уже вдовец, зашел прошедшим летом к ней в дом, чтобы утешить оставшуюся без мужа женщину и сказать, что община позаботится о ней. Рыдая, она припала к его груди. Успокаивая женщину, он гладил ее полные, едва прикрытые одеждой плечи и внезапно ощутил остро вспыхнувшее желание. В тот миг она испуганно отстранилась, и он, непривычно смущенный, поспешно покинул ее. Дом Евы стоял напротив его усадьбы, и дня не проходило, чтобы они не перекинулись парой слов. Он охотно откликался на ее просьбы по хозяйству, когда ей требовалось помочь в чем-то, не подвластном женской силе. По вечерам его воспоминания о Мате все больше смешивались с памятью о горячем, ищущем утешения теле Евы, которой он вот-вот, в самый длинный день лета предложит стать новой хозяйкой его дома. Особенно после сегодняшней ночи, когда…

– Скоро ярмарка в Ире, – словно устыдившись собственных мыслей, сказал он.

– Не до праздника мне сейчас.

– Мне тоже. Летом дел много, а людей мало.

– Мало, – согласился Имаутс. – С каждым годом все меньше.

– Из Ире людей к нам позвать можно, дома пустые стоят.

– Везде так. Кто к нам пойдет?

– Не везде. За Куолкой меченосцы наших не трогают. Пока не трогают. Там мужчин много. Если они к нам не придут, германцы или курши сначала нас перебьют, потом и до них доберутся.

– Курши к нам не лезут.

– Сейчас не лезут. А дети Эгила где полегли?

Как и прежде, понимал Уго, возбуждение от недавнего боя еще долго будет будоражить кровь жителей Мергеры. Женщины будут хвастаться добытыми их мужьями трофеями, дети разыгрывать воображаемые схватки. Каждый эпизод ночного боя обрастет подробностями, превратится в легенды. Сердце его переполняла гордость. Воинов осталось мало, это верно, зато каких! Да и разве мало подрастет им в помощь и на смену сыновей? Взять того же Зака. Или Иво. Такого стрелка из лука, как он, не найдешь ни в одном поселении ливов. Пусть в последней схватке ему не удалось проявить мастерство, таких возможностей в его жизни еще будет не счесть. Так же, как и для остальных молодых мергеровцев. Многие из них уже славно проявили себя в ночной битве. Еще недавно они носились с другими подростками, которые сейчас завистливо разглядывают недавних товарищей по играм. Когда-то он и сам так же с горячим нетерпением ожидал, когда придет его время, и оно пришло, да не пришло, а промчалось северным вихрем, почти никого не оставив из его дружной ватаги. А ведь какие парни были! Вспомнить хотя бы лихой поход за невестами ни куда-нибудь, в сам Икскюль! Наверное, невесты водятся там и сейчас, да только путь в Икскюль местным ливам теперь заказан. Старейшина Каупо перешел на сторону германцев, и не стало у ливов худшего врага, чем их соплеменник. Если бы такое случилось во времена Гуно…

– Ты сказал Гуно? – переспросил Имаутс.

– Гуно? Разве я…

– Ты так сказал.

– Мы тоже слышали, – подтвердила невесть откуда появившаяся рядом Дана. С ней были две ее закадычные подруги. Девочки изо всех сил копировали девушек на выданье, и сегодня им это удалось особенно отчетливо. В их волосы были тщательно вплетены украшенные медными монетами шерстяные косички, при каждом повороте головы монеты сталкивались и звенели, вызывая у девчонок неудержимый смех. Как пройдешь мимо такой невесты!

– Ты сказал Гуно! Расскажи нам про Гуно!

– Да ведь я недавно рассказывал, ты что, забыла? В одно ухо влетело – в другое вылетело? – попытался отбиться Уго, уже понимая, что уступит. Как не уступить любимой дочери, с которой он столько времени проводил долгими зимними вечерами, и всегда она с неуёмной жадностью впитывала каждое его слово. Придет, ох, скоро придет время, когда, подобно старшей дочери Салме, уйдет она с женихом в какую-то из дальних деревень, а пока…

– Ну пожалуйста!

Привлеченные ее голосом, дети и подростки, а следом за ними и взрослые уже сомкнулись вокруг Уго в плотное нетерпеливое кольцо, и он умиротворяюще поднял руки.

– В то время море и реки были полны рыбы, а леса – дичи. На каждой реке, по всем берегам на юг и на север жили ливы, и даже в самой малой и дальней деревне слышали о Гуно. Он был на две головы выше всех, и его глаза, синие, как наше море, видели до самого края земли. Ноги Гуно могли обогнать любого коня, и не было на земле тяжести, которую не подняли бы его руки. О его силе и отваге слышали и курши, и земгалы, и кривичи. От одного его имени они дрожали, как осенние листья, и если приходили на земли ливов, то только с товаром. С каждой охоты Гуно приносил домой оленя или вепря. Его лодка приходила к берегу наполненной рыбой до самых бортов, и даже самый ленивый житель его деревни ложился спать, поглаживая сытый живот. Самые красивые девушки с широкими бедрами и крепкими руками мечтали, что он выберет одну из них в жены, чтобы нарожать ему детей – таких же высоких, сильных и удачливых.

Уго сделал паузу и оглядел собравшихся. Имаутс и несколько самых почтенных мергеровцев сидели на бревне, мужчины и подростки стояли за их спинами. Отдельной группой собрались женщины, которым не пришлось участвовать в отпевании усопших. Лица соплеменников освещало пламя пляшущего рядом костра, отчего глаза их мерцали, словно звезды в высоком небе. Много раз рассказывал он эту историю, которую слышал от своего отца, а тот от своего отца или деда, и с каждым разом в его рассказе что-то почти неуловимо менялось, словно он вспоминал упущенные ранее подробности или видел прошлое отчетливей и отчетливей.