Книга Остаться в живых. Прицельная дальность - Ян Валетов

И Пименов вспомнил.

«Вот черт! — подумал он, напрягаясь. — Это просто наваждение какое-то! А ну — лежать!»

— Ладно, — сказал Ельцов. — По рукам. Треть. Жлобина ты, Пименов!

— Если там что-то и есть, — сказал Губатый, вытягивая ноги. — То без меня вам его не взять.

Солнце уже висело высоко над Семью Ветрами[5], и в кают-компании становилось жарковато — он сбросил со ступней парусиновые туфли на пробковой подошве и с наслаждением пошевелил под столом голыми пальцами. Доски пола были гладкими и прохладными.

— А если там ничего нет, то считайте, что вы перегадили мне сезон. А здесь, в провинции, мы живем от сезона до сезона.

— Если найдем сейф — купишь себе остров! — Олег налил в рюмки водку и ухватил с тарелки четвертинку разрезанного яблока.

— На хера мне остров? — спросил Пименов с искренним удивлением. — Лучше уж метр государственной границы. И я через год буду самым богатым человеком Краснодарского края.

— Столько отборного жемчуга! Двадцать пять карат! Неужели у тебя совсем нет воображения? — спросила Изотова. — Ты и так будешь самым богатым человеком Краснодарского края. Никто и предположить не может, сколько сейчас стоит этот жемчуг.

— Знаешь, Лена, — сказал Губатый, не отводя от нее взгляда. — Меня жизнь научила, что, даже будучи королем, надо вечерами еще и подшивать… Ничего вечного не бывает, даже богатства. Ладно. Вы по домам?

— Мама в Джубге[6], — Ленка пожала плечами. — Папа, скорее всего, пьет с друзьями на даче. В прошлом году я у них неделю гостила, так в городе и не была… Все не до того! Сад, огород… Одним словом — пенсионеры!

— А мои в Краснодаре уже четвертый год, — сообщил Ельцов. — Отца перевели.

Губатый огляделся.

— У меня в каюте четыре койки. Тесновато. Но можете оставаться, если есть желание. Ночи теплые. Я могу лечь на палубе. Напишите список того, что нам может понадобиться. Все, что надо для погружений, у меня есть. Вот моя мобилка.

Пименов написал номер карандашом на краю свернутой вчетверо газеты и встал.

— Пойду, предам клиентов в руки конкурирующих фирм.

Он заметил, что Ельцов с удивлением смотрит на книжную полку.

— Что не так? — спросил он.

— Столько книг, — сказал Олег недоуменно и перевел взгляд на Губатого. — Ты много читаешь?

— Нет. Я на них смотрю.

— Я не помню, чтобы ты когда-нибудь читал, — протянула Изотова задумчиво.

— Ты много чего не помнишь, — подтвердил Губатый, натягивая на ноги туфли. — Время идет. Люди меняются. Так. В рубку не лазить. Ничего непонятного не трогать. Скоро буду. Располагайтесь.

На выходе из бухты «Тайну» начало ощутимо покачивать.

Ельцов побледнел, а когда они легли на курс и качка стала бортовой, то и вовсе позеленел и повис на леерах тряпочкой. Ленка же, наоборот, ожила и порозовела от свежего южного ветра, несущего мелкую водяную пыль, и с наслаждением подставляла лицо солнцу. «Тайна» шла в десяти кабельтовых от берега, смешно переваливаясь на низкой волне кургузой широкой кормой, обвешанной старыми покрышками, и ровно держа скорость около восьми узлов.

На исходе первых двадцати минут того, что крайне условно можно было назвать плаванием в открытом море, Ельцова стошнило за борт, и Губатый понял, что моряка из Олега уже не получится. Получится одна большая проблема. Такие вот «морские волки», помирающие от легкой качки, как только «Тайна» отдавала швартовы, попадались довольно часто — пару раз в декаду как минимум. Но одно дело прогулка на несколько часов и совершенно другое — выход в море на несколько недель.

Изотова стояла у самой рубки, возле открытого окна, и Пименов негромко сказал, перекрывая стук дизеля:

— Ты б его с палубы забрала. Пусть ляжет. Нам еще долго телепаться.

— Кузя! — позвала Ленка, не открывая глаз. Она так и стояла, подставив лицо под влажный и теплый воздушный поток, с закрытыми глазами, чуть отведя плечи назад, словно собиралась шагнуть вперед или взлететь, взмахивая руками, как крыльями. — Кузя! Тебе плохо?

Ельцов поднял к ним землистое лицо, на котором было написано неподдельное страдание, и опять вырвал, мучительно вздрагивая спиной.

— Пусть проблюется, — сказала Изотова ровным голосом. — Лучше здесь, чем в каюте. Мне потом что — в этом всем спать?

— Дело твое. Он хоть плавать умеет?

— Кончай, Пима… А то ты не помнишь? Вместе же на пляж бегали. Умеет, конечно. Упадет — выловим, не потонет. А в каюте пачкать — обломится.

— А почему Кузя?

Она улыбнулась.

— В честь кота. Был у меня кот Кузя. Страшно лизаться любил. Ну, просто везде… Даже рассказать неудобно. И этот такой же — мистер Поцелуйкин. Вот я и назвала его Кузей. А что? Не подходит?

— Ну, — протянул Губатый с серьезной интонацией, — настолько близко я его не знаю…

На это раз Ленка открыла один глаз и оценивающе глянула на Пименова, двинув аккуратно щипаной бровью.

— Ты смотри! Как мы ироничны! Знаешь, Леша, я, оказывается, тебя не знала совсем. И не таким представляла при встрече. Ты же был… — она подыскала слова — ну, маменькин сынок, никчема. Ты же никакой был. Просто богатенький Буратинка. Сынок своих родителей. Трахался, правда, хорошо, так, как мне нравилось…

— Да, ну?

— Что — да, ну? Ну, да… Стала бы я на тебя время тратить! Особенно в те годы! Хоть и маленький, а весь в корень ушел… И я тебе нравилась.

— Ты, положим, всем нравилась.

— Брось, Пима! Ты думаешь, я сегодня не усекла, как у тебя на меня стоит?

Губатый возражать не стал. Глупо было бы возражать. Тем более что и сейчас факт, можно сказать, был налицо.

— Тогда я был — никакой, а сейчас? Сейчас — какой?

— Да, как тебе сказать… Я думала — ты проще.

— Как мыло…

— Как мыло? Тоже ничего… Знаешь, мать писала, что ты пьешь сильно, что учиться не поехал. Про аварию писала. В общем, я думала.

— Да я понимаю, что ты думала. Мне просто выжить захотелось. Когда ни мамы, ни папы рядом — оно как-то настраивает.

— Не всех, — коротко возразила Изотова.

— Не всех, — согласился Леха, наблюдая за тем, как бедолашного Ельцова выворачивает за борт в очередной раз. — Все. Можешь забирать своего Кузю. Пустой, как барабан. Каюту пачкать нечем будет.

Она шагнула вперед.

— Постой, — окликнул ее Губатый. — В каюте, в гальюне, аптечка на стенке. Там есть «аэрон». Дай ему таблетку. Пусть ложится. Потом свари мне кофе.