Книга В погоне за праздником - Майкл Задурьян

Здесь и сейчас я слышу нарастающий треск сверчков и шорох гравия, когда мимо проезжает машина. Чую запах попкорна из чьей-то микроволновки. Почему-то в окружении стольких людей возникает чувство безопасности. Джон проснулся и что-то бормочет себе под нос. Кому-то гневно выговаривает. Я слышу, как он шепчет непристойности, угрозы врагам, обвинения. Всю нашу совместную жизнь Джон был тихим, пассивным человеком. Но с тех пор как начал терять рассудок, позволяет себе говорить вслух то, что давно хотел сказать. Постоянно читает кому-то нотации. И часто это происходит как раз в такое время суток. Солнце гаснет, а в Джоне вспыхивает гнев.

Вот он уже стоит в дверях фургона.

– Где мы? – спрашивает он громко, готовый к ссоре.

– Мы в Иллинойсе, – отвечаю я, зная, что последует дальше.

– Мы дома?

– Нет. Наш дом в Мичигане.

– Тогда что мы здесь делаем? – заводится он.

– У нас отпуск.

– Вот как?

– Да. И мы всем очень довольны.

Он скрещивает руки на груди.

– Нет. Я недоволен. Я хочу чаю.

– Чуть позже вскипячу. Я отдыхаю.

Он подсаживается ко мне за стол. С минуту молчит, затем:

– Как насчет чашечки чая?

– Обойдемся пока без чашечки чая.

– Почему?

– Потому что ты будешь всю ночь вскакивать в туалет.

– Черт побери, я просил чашку чая!

Наконец я бросаю на него грозный взгляд и произношу тем же приглушенным, но не сулящим добра тоном, какой он сам пустил в ход минуту назад:

– Не шуми. Вокруг люди живут. Почему бы тебе не подняться и не заварить чай? Ты же не калека.

– Может, я так и сделаю.

Ничего он не сделает. Думаю, он уже не знает, где в трейлере что лежит. Поэтому он остается за столиком, пыхтя от злости. Цена, которую приходится платить за то, что весь день он был слаще меда. Может быть, потому так хорошо себя вел, что был при деле. Обычно мы не одолеваем такие расстояния. Видимо, ему на пользу какое-то занятие.

– Как насчет чашечки чая? – спрашивает Джон, словно ему сию секунду пришла в голову новая мысль.

– Ладно, – говорю я. Поднимаюсь, кипячу воду, наливаю нам по чашечке чая.

Настала ночь, Джон – чудеса! – снова спит. Я, разумеется, не сомкну глаз, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Я еще не приспособилась к трейлеру, к тесноте раскрашенного в светло- и темно-коричневые полоски саркофага на колесах. Потому сижу наискось от боковой задней двери, в гостином уголке – он состоит из пластмассового столика и двух скамеек с клетчатыми валиками одна напротив другой. Здесь мы едим и играем в карты, а порой пытаемся уснуть – то есть я пытаюсь. Под рукой кухня с плитой на три конфорки (ими я больше не пользуюсь), крохотная микроволновка, раковина размером с тазик и мини-холодильник. Кровать, где спит Джон, сдвинута в самый конец трейлера, под заднее окошко. Она раздвижная, раскладывается в двуспальную. В шаге от нее – самый маленький в мире туалет, удобно для тех, кто, как мы, частенько поднимается посреди ночи. Есть еще одно спальное место, над кабиной водителя, но оно уже годами не используется, как и множество кладовок, шкафчиков и уголков для хранения того и сего. А в кабине два “капитанских кресла”, огромных, туго набитых, с регулируемым сиденьем – для водителя и для штурмана. Самые удобные сиденья во всем нашем хозяйстве, остальным до них далеко.

Трейлер мы приобрели очень давно, и хотя отделка его отстала от моды, она все еще вполне мила. Преобладают естественные оттенки: деревянная фактура панелей; занавески – спелое золото кукурузы и зелень авокадо; шероховатая обивка мебели – коричневая в зеленую и золотую клетку – до сих пор в отличном состоянии благодаря чехлам. Мы умеем заботиться о своих вещах.

Я знаю, некоторые люди не признают наш способ путешествовать настоящим “диким туризмом”. Ну да, мы не забираемся в особую глушь, но мне всегда казалось, это как раз золотая середина между отпуском в отеле и совсем уж первобытным. Мы поначалу и трейлер-то купили лишь с целью сэкономить деньги, маленький раздвижной “Апаш”, и много лет на нем разъезжали. Ночь в кемпинге обходилась в среднем в два доллара. Дешево, весело, и я была уверена, что дети от этого в восторге. Вот только ни Кевин, ни Синди больше не ездят в кемпинг. Теперь они говорят, что в детстве мечтали остановиться в мотеле с бассейном, телевизором, ресторанами. Ну простите, не поднесли на блюдечке.

Я выбираюсь из-за стола, открываю боковую дверь, делаю шаг наружу и вслушиваюсь в ночь. Так тихо, что я различаю даже гул грузовиков где-то на шоссе, и этот звук пробуждает во мне тоску, но я не могу в точности понять, о чем тоскую. Прежде этот звук успокаивал, убаюкивал, когда мы – с полным трейлером пассажиров – устраивались на стоянке поблизости от шоссе, до смерти усталые, но гордые тем, как много удалось за день проехать.

Я думаю, что, может быть, глоток спиртного поможет мне уснуть. Вытаскиваю бутылку “Канадиан клаб”, которую предусмотрительно взяла в дорогу, смешиваю себе хайбол с “Севен ап”. Разумеется, алкоголь мне строжайше запрещен, но, черт побери, у меня же отпуск. Возвращаюсь со стаканом к столу, сажусь, прислушиваюсь к далекому шуршанию больших колес, и мне становится намного лучше.

Просыпаюсь в 6.40, голова болит, мочевой пузырь переполнен. После визита в туалет наливаю и включаю электрический чайник. Снаружи только-только светает. Я слышу болтовню синиц поверх хлопанья дверей трейлеров. Джон ворочается в кровати. Открыв глаза, оборачивается ко мне и заговаривает неожиданно спокойно и внятно, словно продолжая какой-то вчерашний разговор. Мой прежний Джон ненадолго вернулся.

– Давненько мы не ночевали в трейлере, да? Мне понравилось. Как спала, дорогая?

Подхожу к кровати, присаживаюсь на порожек возле нее.

– Спала не очень. Но приятно снова отправиться в путешествие, ты согласен?

– Да, конечно! Где мы сейчас, напомни?

Он потирает щеки, слегка дергает себя за нижнюю губу. Изредка он бывает таким по утрам, нормальным, насколько это для него возможно.

– Мы в Иллинойсе, – отвечаю я. – Примерно в сотне миль от границы с Миссури.

– Ого! Мы хорошо идем, да?

– Очень хорошо.

– Ох и славно снова пуститься в путь. Самое оно.

– Верно, самое оно.

На его лбу проступают, сбегаются морщины.

– С детьми говорила?

– Вчера во время обеда я звонила Синди. Она переживает из-за того, что мы уехали в отпуск.

– Почему она переживает?

Он встает, потягивается, борется с утренней судорогой.

– Ооох, – стонет он, – мои старые кости.

– Ты же знаешь Синди. Вечно она из-за всего тревожится.

Джон улыбается мне: