Книга Долгое падение - Ник Хорнби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— По сотовому, — нашелся он.
— По чему? — не поняла Джесс.
— В смысле, по мобильному, или как тут он у вас называется.
С ним не поспоришь — и вправду могли.
— Ты американец? — полюбопытствовала Джесс.
— Ага.
— Тогда какого черта ты разносишь пиццу?
— А какого черта вы сидите на ней?
— Они сидят на мне, потому что это не свободная страна, — отозвалась Джесс. — Здесь нельзя делать то, что хочешь.
— А что ты хотела сделать?
Джесс промолчала.
— Она собиралась спрыгнуть с крыши, — пояснил Мартин.
— Ты тоже!
На это Мартин ничего не сказал.
— Вы что, все собирались спрыгнуть? — удивился разносчик пиццы.
Мы промолчали.
— На кой? — спросил он.
— На кой? — не поняла Джесс. — В смысле?
— Так говорят в Америке, — объяснил Мартин. — «На кой?» значит «На кой хр…?». Они там, за океаном, все так спешат, что у них нет времени на то, чтобы договорить слово «хр…».
— Может, все же будете выбирать выражения? — возмутилась я. — Мы не в хлеву.
Разносчик пиццы молча сел на землю и покачал головой. Я думала, ему было нас жаль, но потом он рассказал, что никакой жалости к нам он не испытывал.
— Так, ладно, — сказал он после небольшой паузы. — Отпустите ее.
Мы даже не шелохнулись.
— Эй! Вы что, б…, оглохли? Мне подойти и объяснить по-другому?
Он поднялся и направился в нашу сторону.
— Знаешь, Морин… Думаю, она уже успокоилась, — рассудил Мартин, будто он сам решил отпустить Джесс, а не из боязни перед американцем.
Он встал. И я встала. Джесс тоже поднялась и принялась отряхиваться, попутно ругаясь на чем свет стоит. А потом она уставилась на Мартина.
— Я тебя знаю! — воскликнула она. — Ты тот самый ведущий утреннего шоу. Ты еще переспал с пятнадцатилетней девочкой. Мартин Шарп. Вот с…! На мне сидел Мартин Шарп. Извращенец старый!
Я, конечно, ни о каких пятнадцатилетних девочках ни сном ни духом. Я желтую прессу не читаю, разве что в парикмахерской или если в автобусе кто-нибудь газету забудет.
— Что, серьезно? — не поверил разносчик пиццы. — Тот самый чувак, который еще в тюрьму попал? Я читал об этом.
— Неужели и в Америке все об этом знают? — застонал Мартин.
— Естественно, — уверил его разносчик пиццы. — Я в «Нью-Йорк таймс» читал.
— О господи, — жалобно протянул Мартин, хотя ему было явно приятно это слышать.
— Да шучу я, — успокоил его разносчик пиццы. — Ты вел утреннее шоу в Англии. В Америке о тебе никто даже не слышал. Не льсти себе.
— Ну дай нам пиццы, коль принес, — встряла Джесс. — С чем они?
— Не знаю, — растерялся разносчик пиццы.
— Тогда дай я сама посмотрю, — попросила Джесс.
— Я не о том… Просто они не мои, понимаете?
— Ну что ты сразу на измену сел? — выпалила Джесс. (Честно, именно так и сказала. Не знаю, к чему это она.)
Она схватила пакет и вынула коробки с пиццей. Затем открыла их и стала ковыряться, разбираясь, какая с чем.
— Эта с пепперони. А вот эта — непонятно. Овощи какие-то.
— Вегетарианская, — объяснил разносчик пиццы.
— Не важно, — отмахнулась Джесс. — Кому какую?
Я попросила вегетарианскую. Не думаю, что пицца с чем-то под названием «пепперони» пришлась бы мне по вкусу.
Я кое-кому рассказывал о той ночи, и, что самое странное, мое желание покончить с собой никого не смущало, зато, когда речь заходила о пицце, все приходили в замешательство. Думаю, большинство людей в состоянии понять, как можно решиться на самоубийство. Очень многие могут вспомнить — даже если это воспоминание запрятано глубоко внутри — как однажды они всерьез задумывались, стоит ли им просыпаться следующим утром. Быть может, желание умереть — это, в каком-то смысле, в том числе и свидетельство того, что ты еще жив. Как бы то ни было, когда я рассказываю о той новогодней ночи, никто не возмущается: «Что??? Ты собирался покончить с собой? Ну, ты даешь!» Скорее понимающе кивают: «Ну, в общем, понятно… Твоя группа развалилась, в музыке ты достиг своего потолка, к тому же разошелся со своей девушкой, а только она и держала тебя в этой гребаной стране… Я прекрасно понимаю, почему ты оказался на той крыше». А потом, буквально в следующую секунду, им не терпится узнать, на кой хрен такому человеку, как я, сдались эти чертовы пиццы.
Впрочем, да — вы меня не знаете, так что вам придется поверить мне на слово, что я не идиот. Я как последний мудак прочитывал все попадавшиеся мне книги от корки до корки. Мне нравится Фолкнер, Диккенс, Воннегут, Брендан Биен и Дилан Томас. Незадолго до Нового года, на Рождество, я дочитал «Революционный путь» Ричарда Йейтса — совершенно потрясающий роман. Я даже собирался спрыгнуть с этой книгой — не только потому, что это было бы круто и придало бы случившемуся загадочности, но и затем, чтобы как можно больше людей ее прочитали. Но так уж вышло, что времени на подготовку у меня не было, и я оставил ее дома. Хотя, надо признать, эта книга не из тех, которые стоит дочитывать на Рождество в вымерзшей съемной комнате в городе, где вы никого на самом-то деле не знаете. Наверное, эта книга не особенно хорошо сказалась на моем восприятии жизни — конец там далеко не счастливый.
Как бы то ни было, одно я знаю наверняка: люди очень быстро приходят к выводу, что любой человек, разъезжающий в новогоднюю ночь по северному Лондону на дрянном мопеде за смешные деньги, — неудачник, у которого к тому же каперсы вместо мозгов. Надо признать, мы по определению неудачники — только неудачник станет работать разносчиком пиццы. Но не все мы тупые придурки. На самом деле я со всеми этими Фолкнерами и Диккенсами был глупее всех остальных, или, по крайней мере, хуже всех образован. У нас работали доктора из Африки, юристы из Албании, химики из Ирака… Я был там единственным человеком без законченного высшего образования. (Я не понимаю, почему разносчики пиццы практически не появляются в криминальных сводках. Только подумайте: вы живете в Зимбабве, и там вы лучший нейрохирург или еще кто-нибудь, но потом вы вынуждены эмигрировать в Англию, спасаясь от фашистского режима, который спит и видит, как бы побыстрее вас замочить, и в итоге вы должны терпеть снисходительное отношение какого-нибудь отмороженного подростка, на которого в три часа ночи напал жор… Ну, разве не должно у вас быть законного права сломать ублюдку челюсть?) Не важно. Неудачники бывают разные. И неудачи, которые нас постигают, тоже бывают очень разные.
А работал я разносчиком пиццы потому, что Англия — отстой, и, что более важно, английские девицы — тоже отстой, и вдобавок ко всему я не мог работать официально, поскольку не был англичанином. Не был я и итальянцем, и испанцем не был, я даже сраным финном не был. Поэтому у меня была та работа, на которую я мог устроиться. Айвану — литовцу, владеющему пиццерией «Каса Луиджи» на Холлоуэй-роуд — было все равно, что я приехал из Чикаго, а не из Хельсинки. А еще мою работу можно охарактеризовать так: нет дыры настолько глубокой и темной, чтобы человек в нее не пролез, пусть даже там нечем дышать и надежды нет ни хрена.