Книга Запретная страсть - Бобби Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она помогала ему держать чашку, пока он жадно пил.
— Не спешите.
Он снова лег, испытывая ужасную слабость.
— Я не знаю, как попал сюда, однако…
— Теперь помолчите, — сказала Эллин, заметив, что он стиснул челюсти, стараясь превозмочь боль.
Прайс хотел было узнать подробности того, как оказался здесь, но сознание его затуманилось, и через несколько минут он погрузился в сон.
Эллин оставалась рядом с ним, пока он не затих, а потом вышла на полуразрушенное крыльцо, где ее ждала Глори.
— Я должна прибраться в этом доме. Можешь принести метлу, швабру и мыло?
Глори поспешила в главное здание, в то время как Эллин и Фрэнклин устало прислонились к провисшим перилам крыльца.
— Он будет жить?
— Думаю, да, хотя надо попросить деда осмотреть его, как только он вернется из Мемфиса, — сказала она, и Фрэнклин одобрительно кивнул. — Его зовут Прайс Ричардсон.
Они наслаждались, подставив лица теплому утреннему солнцу. Эллин, расслабившись, лениво отмахнулась от надоедливых мошек.
— Мисс Эллин! — Их покой нарушил громкий крик Глори.
— В чем дело? — спросила Эллин, сбегая с крыльца.
— Ох уж эта миссис Констанс! Она говорит, что я не смею ничего брать для проклятого янки! Она вырвала метлу из моих рук! — негодующе сообщила Глори.
Эллин вздохнула и обняла девушку.
— Не волнуйся. Я сама позабочусь об этом. Ты сделала все, что могла. Возвращайся домой со своим отцом, а я поговорю с моей матерью.
Глори присоединилась к Фрэнклину, а Эллин, распрямив плечи и высоко подняв голову, направилась к большому дому, приготовившись к сражению. Мать была серьезным противником, и ее трудно было переубедить, если она вбила себе что-то в голову. Эллин хорошо представляла, какая нелегкая задача стоит перед ней. Единственной надеждой была поддержка деда, когда он вернется из города. Эллин вошла в дом и направилась прямо на кухню, чтобы взять то, что ей было нужно. Дарнелл предусмотрительно удалилась, не желая оказаться меж двух огней. Эллин уложила в корзину еду и чистые медицинские принадлежности, после чего вышла наружу.
— Минуточку.
Резкий, повелительный тон матери заставил Эллин остановиться. Она поставила корзину.
— Да, мама?
— Что у тебя там? — спросила Констанс, преграждая ей дорогу.
— Еда и чистое белье.
— Для чего? — В голосе ее появились язвительные нотки.
— Я поместила янки в домике надсмотрщика, поскольку ты отказала ему в удобствах нашего дома.
— Я уже высказалась по этому поводу. — Глаза Констанс были холодными и неумолимыми.
— Извини, мама, но дед учил меня ценить любую жизнь, и я не позволю этому человеку страдать.
— Тогда убей его и избавь от страданий! — прошипела Констанс. — Как ты смеешь заботиться о человеке, который, возможно, застрелил твоего отца и брата?
Эллин не хотела продолжать разговор и повернулась, чтобы уйти.
— Ответь мне, юная леди! — не унималась Констанс, лицо ее покраснело от гнева.
— Мне нечего сказать тебе. Поговори об этом с дедом.
— Я не стану говорить с ним! Это последняя капля, переполнившая чашу моего терпения! Раз ты поступаешь как последняя дрянь, я буду соответственно относиться к тебе. Убирайся из моего дома!
Эллин посмотрела в лицо матери, храня спокойствие и достоинство.
— Сообщи деду, как только он вернется, что мне надо немедленно увидеться с ним.
Констанс ничего не ответила и, повернувшись спиной, пошла прочь. Эллин была потрясена таким поведением матери, охваченной слепой ненавистью, и ужасно разозлилась на нее. Она устало села на ступеньки лестницы, ведущей на галерею, и долго смотрела на хлопковые поля невидящим, полным тревоги взглядом.
Если бы отец был жив, неужели он среагировал бы так же, как мать? Эллин не допускала мысли, что этот отзывчивый, мягкий человек мог отказать кому-то в беде. Нет, ее мать была слишком мстительной женщиной. Она не могла успокоиться, так как ее жизнь оказалась разрушенной и ничего уже нельзя вернуть назад. Пытаясь как-то оправдать поступки матери, Эллин тем не менее испытывала неприязнь к ней. Она медленно встала, подняла корзину и пошла по тропинке, не представляя, что ждет ее в будущем.
Лежа на грязном комковатом матрасе, Прайс все же был доволен своим ложем. Дерево, на котором он провел прошлую ночь, доставляло гораздо меньше удобств. В доме стояла тишина и, по-видимому, никого не было. Прайс не представлял, как долго он спал. Глядя на потрескавшийся запятнанный потолок и окружающую обстановку, он старался избавиться от навязчивых мыслей о событиях последних нескольких месяцев. Было еще светло. Разорванные занавески на разбитых окнах непрерывно колыхались на холодном ветру. Прайс удивленно отметил, что пол был свежевымыт и камин вычищен. Видимо, кто-то хорошо потрудился здесь, пока он спал.
Прайс решил приподняться, чтобы оценить свои возможности, однако, когда он попытался повернуться на бок, его пронзила сильнейшая боль, заставив отказаться от своих намерений. Раны настойчиво давали о себе знать и вынуждали лежать неподвижно. Такое состояние было неестественным для него. По природе он был очень активным человеком, привыкшим к энергичным действиям, и потому перспектива длительного пребывания в постели вызывала у него такое же отвращение, как и томительные недели заключения в тюрьме. Хотя тогда по крайней мере он был здоров. Прайс мысленно перенесся на несколько месяцев назад, когда он и Куп находились в этом злополучном дозоре. Не было никаких намеков на то, что южане могут подстерегать их. Засада оказалась хорошо подготовленной и успешной. Застигнутые врасплох, они не имели ни единого шанса ускользнуть. Счастье, что вообще остались живы. В Андерсонвилле, где их держали впроголодь, они часто размышляли о своей судьбе. Во время войны они не раз были свидетелями смерти многих своих товарищей. Удастся ли им теперь избежать дизентерии или чахотки в лагере для военнопленных? Когда надежды на освобождение начали угасать, в лагерь пришло известие о грядущей долгожданной свободе. Все знали, что война близится к концу, и их переполняла радость, несмотря на нелепое ранение Купа и тяжелый переход до лагеря Фиск. А сейчас его охватывал ужас при воспоминании о минувшей ночи. Ему не давала покоя мысль, что беспомощный Куп мог сгореть или утонуть.
Прайс решил не думать о случившемся. Надо как-то действовать. Для него физическая боль была легче душевной. Опустив ноги на пол, он медленно сел и, обливаясь холодным потом, стиснув зубы от сильнейшей боли, подождал, когда пройдет головокружение. Должно быть, его стон прозвучал слишком громко, так как послышались быстрые шаги и в комнату вбежала Эллин.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она встревоженно, но, увидев его наготу, покраснела и отвернулась.