Книга Прозрение - Урсула Ле Гуин

– Вы маршируете с оружием?

Торм снова умолк, точно язык проглотил. Стоял и молчал, и это затянувшееся молчание становилось просто невыносимым.

– Вы оба, – сказал наконец Отец, обращаясь ко мне и Тибу, – немедленно отнесете все ваше оружие на задний двор. А ты, Торм, отведи этого мальчика к Ремену и проследи, чтобы тот хорошенько его осмотрел и сделал все, что нужно. А потом приходи на задний двор.

Мы с Тибом дружно поклонились и со всех ног помчались назад, в парк. Тиб плакал, у него даже зубы от страха стучали. А я пребывал в каком-то странном болезненном состоянии вроде лихорадки, отчего все вокруг казалось мне каким-то неестественным, точно во сне; я был довольно спокоен, но разговаривать с Тибом не мог. Мы сразу направились к тайнику, выудили оттуда наши деревянные мечи и щиты, шлемы и наколенники и поволокли их на задний двор Аркаманта. Там мы свалили все это в кучу и встали рядом, ожидая кары.

Отец, уже переодевшись в домашнее платье, быстрым шагом подошел к нам, и я прямо-таки почувствовал, что Тиб весь съежился от страха. Я поклонился Отцу и стоял спокойно. Я не боялся Отца, во всяком случае, Хоуби я боялся гораздо больше. А перед нашим Отцом я испытывал некий благоговейный трепет, полностью ему доверяя. Этот человек в моих глазах был абсолютно всемогущ и абсолютно справедлив. Он, конечно же, поступит с нами по справедливости, и если мы должны быть наказаны, то пусть так и будет.

Вскоре из дома вышел и Торм; широко шагая, он поспешил к нам. Он казался уменьшенной копией своего отца. Резко затормозив перед печальной грудой деревянного оружия и доспехов, он поклонился Алтану-ди, но стоял с высоко поднятой головой.

– Ты знаешь, Торм, что это преступление – давать рабу любое оружие?

– Да, отец, – пролепетал Торм.

– Ты знаешь, что в армии Этры рабов нет? Что воины – это свободные люди? Что обращаясь с рабом, как с воином, ты проявляешь оскорбительное неуважение по отношению к нашей армии и нашим Предкам? Тебе все это должно быть хорошо известно, Торм.

– Да, мне это хорошо известно.

– Но ты все же совершил это преступление, проявив крайнее неуважение к нашим законам и традициям.

Торм стоял совершенно неподвижно, только лицо его как-то жутковато подергивалось.

– Итак, кого же следует наказать за это, тебя или рабов?

Глаза Торма широко распахнулись – видимо, подобная возможность даже в голову ему не приходила, однако он по-прежнему молчал. И молчание снова затягивалось.

– Кто у вас командовал? – спросил Отец.

– Я.

– Ну и?

Снова надолго воцарилось молчание.

– Ну и наказание должен понести я, отец.

Алтан Арка коротко кивнул и снова спросил:

– А они?

Торм, явно преодолевая себя, буркнул:

– А они делали то, что им велел я.

– Так я не понял: надо их наказывать за то, что они следовали твоим командам?

– Нет, отец.

Еще один короткий кивок, и Отец посмотрел на нас с Тибом, но так, словно мы находились где-то далеко-далеко.

– Сожгите этот хлам, – велел он, – и учтите: подчиниться преступному приказу – это тоже преступление. Вы остаетесь безнаказанными лишь потому, что ваш хозяин берет всю ответственность на себя. Тебя, мальчик с Болот, кажется, Гэв зовут? А тебя…

– Меня зовут Тиб, Отец Алтан. Я с кухни, – пролепетал Тиб.

– В общем, сожгите все это и немедленно возвращайтесь к работе. – Он повернулся к Торму. – Идем, – сказал он ему, и они пошли куда-то бок о бок под длинной аркадой. Выглядели они, точно воины на параде.

Мы сходили на кухню, взяли там из очага пылающую головню и запалили сваленные в кучу деревянные мечи и щиты; но когда мы бросили в костер наши кожаные шлемы и наколенники, те несколько прибили огонь, и костер задымил. Тогда мы, обжигая себе руки, разгребли полуобгоревшие деревяшки и противно пахнувшие кожаные ремешки и закопали все это в палисаднике перед кухней. И уже после этого окончательно распустили сопли. Быть воинами было тяжело и даже немного пугающе, зато почетно, и мы так гордились собой, играя в эту игру. Я, например, просто обожал свой деревянный меч и частенько ходил к тайнику один, доставал его оттуда, пел ему песни, без конца полировал его грубо выструганное щелястое лезвие камнем и натирал его для блеска салом, припасенным с обеда. Но в итоге игра обернулась ложью. Даже во время игры мы никогда не были воинами – только рабами. Мы так и остались рабами. Рабами и трусами. А я еще и предал своего командира. Да меня просто тошнило от стыда и позора!

К началу послеобеденных занятий мы, естественно, опоздали. Когда мы, бегом промчавшись через весь дом и задыхаясь, влетели в класс, Эверра с отвращением посмотрел на нас и велел:

– Идите умойтесь. – А мы-то на себя и внимания не обратили; только теперь я заметил, как перепачкана наша одежда, какие грязные у нас руки, а физиономия Тиба к тому же вся в потеках сажи, слез и соплей; да и сам я, наверное, выглядел не намного лучше. – Сходи с ними, Сэлло, – попросил учитель мою сестру, – и проследи, чтобы они привели себя в порядок. – По-моему, добрый Эверра послал Сэл с нами, понимая, до какой степени мы оба расстроены.

Я успел заметить, что Торм сидит в классе на своем обычном месте, а вот Хоуби там нет.

– Что случилось? – спросила Сэлло, помогая нам отмыться, но я вместо ответа спросил:

– А что вам Торм сказал?

– Он сказал, что Отец Алтан приказал вам сжечь кое-какие игрушки, так что вы, возможно, опоздаете к началу занятий.

Значит, Торм прикрыл нас, придумал для нас оправдание! С одной стороны, я испытал огромное облегчение, но с другой – это оказалось настолько незаслуженным после моего предательства, что я чуть не расплакался от благодарности и стыда.

– Интересно, какие такие игрушки он велел вам сжечь? Чем вы там занимались?

Я молча покачал головой, решив ничего ей не говорить. Но Тиб не выдержал:

– Мы играли в воинов и маршировали, а Торм-ди нами командовал.

– Заткнись, Тиб! – сказал я, но было уже поздно.

– С какой это стати мне затыкаться?

– Мало тебе неприятностей?

– Мы же не виноваты! Так и Отец сказал. Он же сказал, что во всем виноват Торм-ди.

– Ничего подобного! Ты бы лучше об этом помалкивал, раз не понимаешь! Ты же предаешь его!

– Ну, так ведь он же соврал, – сказал Тиб. – Он сказал, что мы лазили по деревьям.

– Он просто пытался уберечь нас от лишних неприятностей!

– А может, себя самого? – возразил Тиб.

У фонтана во дворе Сэл как-то ухитрилась погрузить наши головы в воду и почти дочиста оттереть наши перепачканные физиономии. Возилась она довольно долго. Сперва мои многочисленные ожоги сильно щипало, потом я почувствовал приятную прохладу; особенно приятно было опустить в воду свое уже очень сильно распухшее запястье. Отскребая с нас грязь, Сэлло постепенно вытянула-таки из нас всю историю с оружием, но отреагировала весьма немногословно, сказав Тибу: