Книга Звени, монета, звени - Вячеслав Шторм

Жизнь.

Смерть.

Честь.

Долг.

Слава.

Забвение.

Звени, монета, звени…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Путь в легенду

Путь в легенду. Дорога Судьбы.

Только шаг – и не будет возврата.

Шаг к началу тревог и борьбы,

И забвенье – за дерзость расплата.

Пусть он выбран давно и не мной -

Жребий брошен и торг неуместен.

Здесь – начало для жизни иной.

Лишь начало. Конец – неизвестен…

Голова. Человек в маске

Дождь лил три дня. Прерывался ненадолго, будто давая Львиному городу перевести дух, и припускал по-новой, выбивая из крыш и мостовых насмешливую дробь. Непрекращающаяся музыка, торжествующее трио: барабаны дождя, свирели ветра, литавры грома. Музыка осени. Похоронный марш засыпающей природы. Туш, в честь грядущего пришествия Седой Старухи – Ледяной Леди – Белой Невесты. Той, что дарует смерть ради возрождения.

Мутные, бурлящие струи воды текли по улицам, словно намеревались начисто вымыть из города всё: грязь, сор, запахи. Жизнь.

И жизнь, чувствуя это, замедляла свой ритм, затихала и ждала. Ждала, потому что знала – когда-нибудь дождь кончится. Небо снова сменит темную шаль плакальщицы на беззаботный голубой наряд, вновь встанет солнце. И не важно, что это солнце почти не будет греть еще очень долго. А пока мокрый город спал. Спал и видел сны.

Замок был огромен. Когда-то. Но и сейчас, когда крепостная стена во многих местах обвалилась, когда половина башен были обломаны и торчали, как осколки сгнивших зубов, на месте подъемного моста зияла пропасть, а в выбитых окнах свистел ветер, он не казался меньше. Напротив, эти следы разрушительного действия времени делали его еще больше, внушительнее. Я сотни раз видел этот замок, и за прошедшие годы он ничуть не изменился, не сдвинулся ни на волос. И всякий раз мне казалось… нет, я твердо знал, что в страшных разрушениях повинно не только время. Так изуродовать творение рук разумного существа может только другое разумное существо.

Я знал это всегда, просто знал, как знают, что на небе светит солнце, а вода – мокрая. Но сегодня… Сегодня что-то было не так.

…огромные камни градом бились в башни, и от них откалывались целые куски, падая вниз, прямо на головы…

Картина с бешеной скоростью пронеслась перед взором. Один неуловимый миг, но за то время, пока он длился, я явственно слышал этот чудовищный грохот, а дыхание перехватило, будто легкие были забиты каменной пылью.

…огненные валы накатывали на стены с упорностью и неотвратимостью морской волны. Белоснежный камень чернел на глазах, а жуткие крики сжигаемых заживо…

Что это? Откуда и почему – именно сейчас? Зачем кожа на лице стягивается, словно опаляемая нестерпимым жаром, зачем глаза слезятся, а в горле стоит комок от жирного чада?

Я был нигде и в то же время – везде. Я стоял у заросших мхом и зеленью стен, я балансировал на самом краю почти целой башни, я метался по внутренним покоям, я смотрел на замок с высоты птичьего полета. И всюду, словно рой беспощадных стрел, меня настигали видения.

Крики.

Грохот.

Пыль.

Дым.

Огонь.

Кровь.

Вдруг всё кончилось. Очередное видение оборвалось, как будто отсеченное резким ударом.

Я стою в каком-то подземелье. На стенах мечется тусклый свет факела, где-то рядом громко капает вода. Передо мной – вырезанный из какого-то сверкающего кристаллического материала постамент… нет, это алтарь. Я знаю это так же, как знаю, что на небе светит солнце, а вода – мокрая. В дальнем от него углу – трон, изготовленный из того же материала. На троне – человек. Багряная мантия, спадающая тяжелыми складками. В свете факелов кажется, что человек – в крови. Голова опущена, и лицо невозможно разглядеть. Холеные, сильные руки сжимают подлокотники, на указательном пальце левой – перстень в виде…

Я знаю этот перстень, я слишком хорошо его знаю. Закричать? Но язык присох к гортани, но губы сомкнулись, как многотонные каменные плиты. Рвануться вперед? Но ноги вросли в пол, но руки налились такой тяжестью, что и тысяче человек не сдвинуть их с места. Отвернуться, зажмуриться? Но шея – как заржавевший засов, но веки – как подъемная решетка, до упора оттянутая наверх.

Смотреть.

Шорох в темноте. Неясная тень вдоль стены. На алтаре – ворон. Блестит оперением и недобрым, разбойным глазом.

– Дур-ррак!

Скок, скок. На кривых лапках с хищно загнутыми, черными когтями. Скок, скок.

– Пр-рроснись, дур-ррак!

Человек в мантии медленно встает. Так медленно и так неудержимо. Как лавина в горах. Как волна цунами. Как…

– Смер-ррть! Пр-рроснись!

Скок, скок. Растопырив крылья, словно пытаясь закрыть его, заслонить собой.

Лицо. Не различить лицо. Капюшон надвинут так низко. Рука с перстнем поднимается. Вот уже виден твердый, волевой подбородок…

– Дур-ррак!!!

Отчаянно, с надрывом. Черные крылья машут, пламя факела колеблется и гаснет. Он проваливается в темноту, и отовсюду гремит:

– Дур-ррак!!!Пр-рроснись, дур-ррак!!!

Солнечный свет очень яркий. Слишком яркий. Несмотря на тяжелые шелковые портьеры. Над высоким – почти в рост – серебряным полированным зеркалом на стене замер солнечный зайчик. Вот он смещается чуть вниз, блеснув, на мгновение ослепив.

Я рывком поднимаю тело с постели, сдергиваю и бросаю на пол пропитанную потом ночную рубашку, нагой подхожу к зеркалу.

– Дур-ррак! – торжествующе говорит мне отражение голосом черного ворона. – Пр-рроснулся, дур-ррак?! А что дальше?

Загорелое, мускулистое тело без малейших подозрений на жирок. С первого взгляда и не поймешь, сколько ему лет. Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Будь в комнате еще посторонний наблюдатель – глупый солнечный зайчик не в счет, – он бы наверняка по достоинству оценил длинные, сильные ноги, узкую талию, разворот плеч, руки, точно позаимствованные у лучших статуй в замковом парке, гордо посаженную голову, тщательно подстриженные волосы, в которых серебряные пряди, кажется, блестят лишь с разрешения владельца, делая его еще внушительнее.

Это если смотреть со спины. Со спины, понимаете? Понимаешь, солнечный зайчик? Хотя тебе, должно быть, всё равно. Ты, беззаботный малыш, сын светила, видящего всех и всё за миллионы лет, наверное, тоже повидал немало. Что для тебя блеск и слава, жизнь и смерть, красота и уродство?! Прах, пыль, подхваченная легким ветерком. Только что лежащая здесь, а миг спустя – закруженная, заверченная, развеянная. И – ничего. Так что смотри, зайчик, смотри. Тебе – можно.