Книга Звезда сыска - Владимир Кузьмин

— Так ты, матушка, мне сегодня матушкой приходишься. Или ты не королева Гертруда, а я не принц Гамлет?

— Саша, мне сейчас не до шуток. Уж будь так любезен и скажи: какой парик мне надеть?

— Катя, надень, пожалуй, этот, — господин Корсаков, не глядя, ткнул в один из париков, которыми столь назойливо крутили у него под самым носом.

— Но он же не идет к красному платью в четвертом действии!

Александр Александрович недоуменно развел руками и обвел взглядом всех присутствующих, как бы ища поддержки. Но присутствующих было совсем немного — помимо его самого и госпожи Вельской рядом оказалась лишь я. Тем не менее господин антрепренер кинулся ко мне со всех ног.

— Совершенно забыл напомнить вам, сударыня, что мы урезали ту часть сцены, где Гамлет беседует с Розенкранцем и Гильдерстерном. Вы уж постарайтесь не сбиться.

— Спасибо, что напомнили, — пришлось мне поддержать его игру, затеянную с единственной целью: избавиться от приставаний актрисы. — Не собьюсь, будьте уверены.

Господин Корсаков похлопал меня по плечу и скрылся за дверью своей грим-уборной. Госпожа Вельская так и осталась стоять в одиночестве с двумя париками в руках.

— Екатерина Дмитриевна, а позвольте мне вам совет дать? — обратилась я к ней.

— Да-да, конечно, с удовольствием вас выслушаю, Дашенька, — растерянно пробормотала она в ответ.

— Вы в первых актах, когда в черном платье играете, наденьте вот этот парик. А в последнем — этот. Раз вы платье меняете, то можете и прическу поменять?

На лице актрисы выразилась задумчивость, потом явное удовольствие:

— А что? Это мне нравится. И пусть Саша обижается на самого себя, что не сумел придумать столь очевидного.

Я разделась в комнатке Михеича и отправилась посмотреть, чем он сам сейчас занимается — вдруг ему нужна помощь?

На сцене за закрытым занавесом рабочие проверяли, плавно ли спускается с колосников[15]задник[16]для второй части спектакля. А Михеич менял электрическую лампочку в рампе.[17]

— Помочь не нужно? — спросила я.

— Да нет, спасибо, я уже заканчиваю. Эх, а давно ли при свечах играли? Хотя ты уже и не помнишь?

— Ой, помню, Михеич. Видать, я тоже не совсем уже молодая.

Михеич засмеялся, а я подошла к порталу, то есть к боковому краю сцены, чтобы отогнуть край занавеса и выглянуть в зал. Публика уже начала занимать свои места, хотя большая ее часть сейчас оставалась в холлах и у буфетов.

— Театр уж полон, ложи блещут? — спросил меня управившийся с последней лампой Михеич.

— Блещут, а как им не блистать. И как только публика узнаёт, что спектакль будет хорош? На прошлой премьере едва не треть мест пустовала, а на сегодня все билеты проданы заранее.

— Да уж кассир наш еще с утра в банк ездил выручку сдавать.

— Михеич, ты же в этом городе уже не раз бывал? Как раньше публика театр жаловала?

— Ну, раньше… Раньше совсем иное дело. Это сегодня публика разборчива стала. Ей сегодня только самое лучшее подавай. Насмотрелись зрители на многое. Опять же, как университет здесь открыли, много образованного народу приехало, профессора из Москвы, Петербурга. Этим ерунда всякая не интересна. В былые же годы народ до зрелищ голодный был, вот и ходили в театр в любом случае. В старом еще театре, он деревянный был — как только не сгорел? — а стоял аккурат напротив, на том месте, где сейчас университетские клиники стоят. Так вот, туда всякий, кто полагал себя образованным человеком, считал обязательным прибыть на премьеру с чадами и домочадцами. Бывало, с раннего утра прислугу присылали: ложу приготовить. Вымести, вымыть… И это еще полдела. Ковры с собой везли, самовары. Пока хозяева спектакль смотрят, в фойе дым коромыслом — самовары кипятят. А в антрактах пузатых в ложи тащат, чаи гонять. Само собой, одним чаем дело не обходилось: там и закуски разные, и выпечка, и баранки. Ну а где все это имеется, как же без водочки и наливочек обойтись? Иной раз господа купцы так этим делом увлекались, что им уже все едино становилось, что на сцене происходит. А еще кресла собственные не только в ложи, но и в партер тащить не гнушались. Да всяк норовил кресло побогаче выставить. Так что споры, чье кресло краше, едва до драки не доходили. Да и доходили, честно-то сказать. Такой шум случался, что тушите свечи! Хорошо, если в зале губернатор присутствовал или градоначальник Или главный полицмейстер. Только их и слушались драчуны. Хотя и то не всегда…

— Вот все говорят: тушите свет, а ты всегда про свечи…

— Ну, ты вот представь: в зале скандал, а свечи на сцене зажжены? Играть никак невозможно, а если ждать, когда скандал затихнет, то свечи уж прогорят до половины. Что же, менять их посредине акта? Вот и тушили свечи, если чувствовали, что скандал нешуточный. Потом снова зажигали. Да и действие сначала играть приходилось. Зато на галерее[18]никогда ничего подобного не замечал, хоть там народ попроще собирается. Нынче публика куда культурнее стала.

— Жуть до чего интересно, — сказала я.

— Я вот тоже заслушался, — сказал Коленька Массалитинов, присутствия которого возле нас мы как-то не заметили. — Но у меня к вам, Дарья Владимировна, просьба небольшая есть. Поможете?

Коленькой его все в труппе называли исключительно за глаза, уж очень молодо он выглядел. Высокий, с красивыми черными волосами и мягким взглядом из-под пушистых ресниц, каким любая девушка позавидует. Вот эта мягкость, почти детская, во взоре и делала его еще моложе, чем он был на самом деле. Потому и звали его за глаза Коленькой. Но в глаза обращались непременно по имени и отчеству. В знак уважения, потому что господин Массалитинов[19]хоть и был любителем, но в артистическом мастерстве никому в труппе не уступал. А по таланту рядом с ним мог встать разве что сам господин Корсаков. Вот и я согласилась, не спрашивая даже, о чем он попросит:

— Конечно. Николай Осипович! Можете мной располагать и просить о чем угодно.

Коленька Массалитинов чуть смутился, но просьбу изложил уверенно: