Книга Дети Великой Реки - Грегори Киз

— Соглашение?

— Есть еще кое-что, связанное с обрядом получения меча, о чем, я подозреваю, ты даже не догадываешься. Глупая и чисто символическая вещь, но, как я тебе уже сказала, забавная. — И она протянула к нему длинную тонкую руку. Он взял ее — она была живая и теплая, как человечья плоть. Богиня вышла из воды — мокрое тело сверкало в солнечных лучах, стройные ноги почти касались его ног. И от нее исходил какой-то запах — только он не знал, что это за запах. Запах розовых лепестков?

Его охватил страх. Недавно он познакомился с Хейм, обыкновенной девушкой, его сверстницей. И его испугало то, что они делали — гладили, трогали друг друга. Это пробудило в нем чувство неутолимого голода. Он не мог понять, как такое чувство можно насытить, хотя потом, оставшись один, он вдруг что-то понял.

Но эта женщина, прильнувшая к нему, не была земным существом. Она была анишу, духом, богиней. Перкар задрожал от страха, когда она легким движением потянула пояс его штанов.

— Ш-ш-ш… Тихо, не тревожься, — пробормотала вода.

Перкар и богиня лежали под небом, которое теперь было свинцово-серым, и по мере того, как распахивала свои двери ночь, приоткрывались створки ярчайших звезд. Хьюна, Бледная Королева, постепенно вырисовывалась все четче, но пока плотный полумесяц успел пройти всего полнеба, и хотя ночной ветерок был скорее всего прохладный, обнаженная кожа Перкара покалывала от какой-то странной неестественной теплоты. Богиня Ручья указательным пальцем обвела твердый контур худощавого лица юноши. Она хихикнула, когда палец наткнулся на пушок еще не существующей бороды, и, увидев, что он покраснел от смущения, положила ладонь ему на щеку.

— Вы, люди, так быстро стареете, — сказала она. — Поэтому не торопись, пока можно.

Перкар согласно кивнул, так и не вникнув в смысл сказанного. Его переполняла жизнь. Он чувствовал, что все, что он когда-либо знал или видел, вот-вот выплеснется наружу и обернется чем-то непредсказуемым. Ему было трудно думать. И он был влюблен.

Он спросил:

— В тот первый раз, когда я был маленьким, для чего ты явилась предо мной?

— Я являюсь где и когда хочу, безо всякого повода, — сказала она беспечно.

— А на этот раз ты пришла выполнить условия сделки?

— В общем, ты недалек от истины. Последний раз я пришла потому, что ты смеялся, и твой смех звучал давно. Я захотела услышать его человеческим слухом.

— Разве ручей не слышит?

— Нет, он слышит. Я могу все слышать, слышать самое себя вдоль и поперек, от гор до… — Ее прекрасное лицо затуманилось. — Я могу все слышать. Но в то же время не совсем все так. Когда ты привязан к одному месту, когда ты просто точка, быстро движущееся пятнышко — здесь уже совсем другой расклад.

— Ты говоришь про то, как ты нас видишь? Мы для тебя пятнышки?

Она нахмурилась и повернулась на бок, спиной к нему, и ее крутое бедро, сияющее в лунном свете, казалось Перкару немыслимо прекрасным.

— Все это было прежде, а сейчас меня посещают разные воспоминания. Я помню, как я родилась, давным-давно. Помню, как я проходила через это место по старому сухому руслу ручья, вон там. — Она показала рукой куда-то вдаль. — А впрочем, мало, что изменилось, — почти всю жизнь было все так, как сейчас: я вздувалась от дождей, радостно встречала мелкие ручейки и вбирала их в себя. И обрывки воспоминаний обо всем этом живы во мне. Старики — мы зовем их альвы — приходили время от времени, они прикасались ко мне, но я не обращала на них внимания, хотя другие духи без конца о них твердили. А потом пришли твои родичи. Сначала они меня раздражали — я злилась и пыталась не замечать их. Именно тогда они зарезали ту девушку и бросили ее в воду. Ее кровь перемешалась с моей, и я чувствовала, как уплывает ее короткая жизнь. И совсем не так, как уплывает рыбка. Мне было очень грустно, грустно оттого, что люди думали, что я жажду таких жертв, но это не так, это не в моей природе.

— Но есть ведь духи, которые жаждут кровавых приношений, мне говорил об этом отец.

— Да, это необходимо наземным духам, хотя их мало заботят жертвоприношения как таковые. Без убийств лесу нечего будет есть, но я…

— Неужели ручьи не жаждут крови?

Перкар сначала ничего не понял. Рыдающая богиня не укладывалась ни в какое воображение. Однако она горько рыдала.

— Почему ты плачешь?

— Песня. Ты помнишь концовку моей песни?

Конечно же, он помнил. Разве мог он забыть ее песню? Он кашлянул, затем запел:

Я плыву полноводным потоком,

Я мерцаю в траве невысокой,

Там, где конь из прохлады пьет.

А потом мне конец настает, —

Я — не я.

Я не женщина боле.

Боле нет ни сознанья, ни воли.

Я теряюсь в Отце великом,

Всемогущем и грозноликом…

Перкар закончил песню, глядя с удивлением в ее полные слез глаза.

— Что означают эти слова?

— Отец страшный жестокий бог, — после долгой паузы, наконец, промолвила она. — Он съедает меня. Он меня съедает. — Она содрогнулась, из груди вырвался хриплый свист. — Он каждый день проглатывает меня. Он проглотит семя, что ты заронил. Он всеяден.

Она поднялась, и теперь перед ним была настоящая богиня ночи. Хьюна коснулась ее своим серебристым светом.

— Держись подальше от него, Перкар, — сказала она.

— Остановись. Я люблю тебя. — И он тоже заплакал.

— Я всегда здесь. — Она вздохнула, и в этом вздохе Перкар уловил боль, как будто снова услышал ее слова: он все время меня пожирает. Перкар представил себе, как это происходит, постоянно, каждый день, так как с гор она падает прямо в него. И каков бы он ни был, этот Отец, все это неотвратимо.

Она ступила на воду, продолжая улыбаться ему. И вот, погрузившись, она слилась с водной гладью, пробежала рябью и стала ручьем.

Перкар смотрел, как она течет в глубокую ночь.

— Я люблю тебя, — повторил он, поднявшись, что бы идти. Он взял в руки меч, выкованный богом Ко, но меч больше не казался ему желанной ношей. Почему-то он был очень тяжелый. Однако в сердце Перкара не было грусти, как не было и горечи. Напротив, он чувствовал себя сильным и счастливым. Но в то же время и спокойным. И он был полон решимости.

Я непременно узнаю, что такое эта Река, пожирающая ее, пообещал он себе. Первым делом я этим займусь и докопаюсь до правды.

Перкар добрался домой только к утру. Встающее солнце прогнало из его души последние грустные мысли, осветив его путь, а заодно и крепкие кедровые стены дамакуты, отцовского форта. Он остановился перед небольшим храмом у подножия холма, на котором стоял форт, чтобы оставить немного вина маленькому богу, спящему там в камне. Петух прокричал где-то за стеной.

Дамакута всегда казался ему невероятно огромным, но когда он глядел на него сейчас снизу вверх, он вдруг увидел, что форт уменьшился в размерах. Перкар теперь был мужчина, мужчина по всем статям, первым из сыновей отца, достигшим зрелости. Скоро он начнет охоту за многоликим Пираку, от которого — смотря каким ликом тот обернется — зависят удачная судьба, богатство, скот и конечно же дом. И все же, когда Перкар построит собственный дом, лучшим останется для него дом его отца. Крепкие стены не раз защищали семью и скот от бесчисленных нападений завистников вождей, а однажды даже спасли от свирепых всадников с западных равнин. Многолюдный просторный дом за стенами был крепко сложен, там было тепло в самые суровые зимы, а летом, когда раскрывали окна, много воздуха и прохлады.