Книга Царь Каменных Врат - Дэвид Геммел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пусть говорит он, — молвил дух. — Твой докучливый голос мне уже надоел.
— Ты слышал? Говори же, — сказал Мухе князь.
— Не смей приказывать мне, несчастный! — гаркнул Муха. — Я Рек, Бронзовый Князь, и я жил в те дни, когда сатулы были мужчинами. Иоахим был мужчиной — и моим братом. Скажи мне, Иоахим, как тебе нравятся сыновья твоих сыновей?
— Рек? Я ничего не вижу. Это ты?
— Я, брат мой. Я здесь, среди твоих бледных подобий. Почему ты не спустишься сюда, ко мне?
— Не знаю... Мне нельзя... Как много времени прошло, Рек, с нашей первой встречи. Помнишь, что ты сказал тогда?
— Да. Я спросил: «Дорого ли стоит твоя жизнь?» И ты ответил: «Цена ей — сломанная сабля».
— Да— Да, я помню. Но были еще другие слова — те, что привели меня в Дрос-Дельнох.
— Я ехал в крепость на верную смерть и сказал тебе об этом. А после я сказал: «Впереди у меня только война — и мне хотелось бы верить, что позади я оставляю хотя бы немногих друзей». Так я сказал и протянул тебе руку.
— Рек, брат мой! Это ты! Как случилось, что ты снова оказался в числе живых?
— Мир не изменился, Иоахим, и зло по-прежнему заражает его, словно гной нечистую рану. Я веду войну, не имея союзников и располагая лишь горсткой друзей. И я пришел к сатулам, как в былые времена.
— В чем ты нуждаешься, брат?
— В людях.
— Сатулы не пойдут за тобой — да им и не подобает. Я любил тебя, Рек, ибо ты был великим мужем. Но кощунственно было бы дренаю возглавить избранный народ. Большая дерзость с твоей стороны даже просить об этом. Но в час твоей нужды я предлагаю тебе чейямов — пользуйся ими по своему усмотрению. О, Рек, брат мой, если бы я мог вновь оказаться рядом с тобой с моей верной саблей в руке! Я и теперь вижу, как лезут надиры на последнюю стену, слышу их полные ненависти крики. Мы были настоящими мужчинами, верно?
— Верно. Ты даже и раненый был несокрушим.
— Теперь все по-другому, Рек. Мой народ превратился в овнов, ведомых козлами. Располагай чейямами, как тебе угодно, — и да благословит тебя Владыка Всего Сущего.
Муха сглотнул.
— Благословил ли он тебя, мой друг?
— Я получил то, что заслужил. До свидания, брат мой. Великая грусть овладела Мухой — он упал на колени, и слезы потекли у него по щекам. Он не мог побороть рыданий. Басурман подбежал к нему и поднял его на ноги.
— Сколько скорби в его голосе, — прошептал Муха. — Уведи меня отсюда.
— Подождите! — вмешался князь. — Церемония еще не окончена.
Но Басурман, не слушая его, почти что вынес рыдающего Муху из храма. Ни один сатул не преградил им дорогу, и трое путников вернулись к себе. Басурман уложил Муху на широкое, застланное атласом ложе и подал ему в каменном кувшине холодной, приятной на вкус воды.
— Знакома ли тебе такая скорбь? — спросил Муха.
— Нет, — признался Басурман. — Слушая его, я стал ценить жизнь еще больше. Как ты это сделал? Несравненное представление, клянусь всеми богами.
— Очередной обман — и мне тошно от него! Какая доблесть в том, чтобы обманывать страдающего слепого духа? Боги, ведь он уже сто лет как мертв. После битвы они с Реком почти не встречались — они принадлежали к разным мирам.
— Но ты знал все нужные слова...
— Да — из записей Князя. Я ведь хорошо изучил историю. Сатулы устроили Реку засаду, и он вызвал Иоахима на поединок. Они боролись долго, а потом у сатула сломалась сабля. Но Рек пощадил его — это и стало началом их дружбы.
— Ты выбрал себе трудную роль — ведь из тебя боец неважный.
— А мне и не нужно быть бойцом — достаточно сыграть его. Посплю-ка я, пожалуй. Боги, как я устал... и как мне стыдно.
— Тебе нечего стыдиться. Но скажи мне — кто такие чейямы?
— Потомки Иоахима. Нечто вроде секты, так мне кажется. Дай поспать.
— Спи, Рек, спи — ты заслужил отдых.
— Нет надобности называть меня так без посторонних.
— Нет, есть — теперь мы все должны играть свою роль. Я ничего не знаю о твоем предке, но он, думаю, гордился бы тобой. Нужно железное самообладание, чтобы пройти через это.
Но Муха не оценил похвалы — он уже спал. Басурман вышел в смежную комнату.
— Как он там? — спросил Белдер.
— Все хорошо. Но мой тебе совет, старик: впредь никаких ехидных словечек! Отныне он Бронзовый Князь, и нужно обращаться с ним как подобает.
— Много ты понимаешь, черномазый! — огрызнулся Белдер. — Это не просто роль — он в самом деле Бронзовый Князь. По праву и по крови. Он думает, что это только игра, — ну и пусть себе думает. Ты видишь перед собой настоящего князя. Я всегда знал, что в нем это есть. Потому и злился так. Ехидные словечки? Я горжусь этим мальчиком — так горжусь, что готов запеть!
— Нет уж, не надо, — ухмыльнулся Басурман. — У тебя голос, как у больной гиены.
Муха проснулся оттого, что чья-то грубая рука зажала ему рот. Пробуждение не из приятных. Луна светила в открытое окно, и ветер вздувал кружевную занавеску — но пришельца нельзя было разглядеть.
— Ни звука, — предупредил он. — Ты в большой опасности! — Он убрал руку и сел на кровать.
Муха тоже сел.
— В опасности? — шепотом переспросил он.
— Князь приказал убить тебя.
— Очень мило!
— Я пришел помочь тебе.
— Рад слышать.
— Теперь не до шуток, князь. Я Магир, предводитель чейямов, — а ты, если не примешь мер, снова окажешься в Чертогах Смерти.
— Что я должен делать?
— Покинуть город нынче же ночью. Наш лагерь расположен чуть выше в горах, там ты будешь в безопасности. — За окном послышался легкий шорох, словно веревка терлась о камень. — Поздно! — прошептал Магир. — Они уже здесь. Доставай меч!
Муха, пошарив впотьмах, извлек клинок из ножен. Темная тень возникла в окне, но Магир бросился ей навстречу с кривым кинжалом. Жуткий вопль разорвал ночную тишину. В комнату проникли еще двое убийц. Муха заорал во всю глотку и ринулся вперед, взмахнув мечом. Клинок вошел в чье-то тело, и человек упал без единого звука. Муха переступил через труп, и над головой у него сверкнул кинжал. Он упал на спину и вонзил меч в живот врага. Тот зарычал от боли, отшатнулся и выпал из окна.
— Великолепно! — сказал Магир. — Никогда не видел столь блестящего финта. Тебе бы чейямом быть.
Муха привалился к стене, выронив меч из онемевших пальцев.
В комнату вломился Басурман.
— Что тут такое, Рек? — Гигант воздвигся на пороге словно черная статуя, а дверь повисла на сорванных петлях.