Книга Комдив - Михаил Нестеров

Вот только сначала надо было до проливов еще дойти, взбешенные немцы и итальянцы, слушавшие эфир, были прекрасно осведомлены о произошедшем и развили бурную деятельность. В Грецию в пожарном порядке перебрасывались все самолеты, которые могли туда добраться в ближайшее время. Их оказалось не так много, как хотелось, но более сотни машин против двадцати восьми истребителей и восемнадцати бомбардировщиков Северова – серьезная сила. Олег такую реакцию предвидел, поэтому эскадра шла западнее параллельным курсом с трофейными кораблями на расстоянии десять миль в полной боевой готовности. Подводных лодок можно было не опасаться, их не успеют перебросить к проливам ни при каких обстоятельствах, так что боевые корабли шли тридцатиузловым ходом без всякого противолодочного зигзага, погода позволяла. Танкеры и транспорты шли со скоростью двенадцать узлов под конвоем подошедших крейсера «Красный Крым» и эсминцев «Железняков» и «Незаможник».

Эскадра подходила к острову Лемнос, когда находившийся в дозоре «Верный» обнаружил своим радаром вражеские самолеты. Пилоты палубных самолетов уже находились в кабинах и ждали команды на взлет, которую Северов немедленно подал.

Олег взлетал первым, он окинул взглядом стоящие за ним истребители. Лица у ребят были мрачные, все понимали, что переживут этот бой не все. Погибать в конце войны, когда уже понятно, что все, что победили, что осталось немного, обидно втройне. Но это был не страх, это была мрачная решимость и ощущение собственной силы. Так вам мало?! Сейчас все будет!!

Противник не стал растягивать атаку по времени, что обеспечило силу удара, но позволило Олегу не беспокоиться о необходимости дозаправки и повторного взлета для отражения следующей волны атакующих. Тем более что если авианосец будет серьезно поврежден, то никаких посадки-взлета уже не будет. Истребителей у противника было более сорока, в основном «Мессеры», десятка полтора «Фоккеров» и несколько итальянских «МС.202». Более шестидесяти бомберов и торпедоносцев отличались бо́льшим разнообразием. И «Савойя-Маркетти», и «Юнкерсы», и «Хейнкели», и «Дорнье». Три звена «головастиков» во главе с Северовым ринулись на вражеские истребители, остальные занялись ударными самолетами. Немного сзади находились «сушки», которые несли стрелковое вооружение и РСы, четыре Б-20 – серьезный аргумент в воздушном бою. Несколько облегчило жизнь то, что треть вражеских истребителей несла бомбы. Они их все равно сбросили и вступили в бой, но это произошло не сразу. Советские истребители не стали работать парами, только поодиночке. Уровень летчиков и машин позволял такую вольность, тем более что этот вариант предусматривался заранее, когда отрабатывалось отражение значительно превосходящих сил противника. Большой запас топлива и серьезный боекомплект к пушкам позволяли советским истребителям долго не выходить из боя, да и пилоты уже вошли в то состояние, когда о сохранении собственной жизни думать никто и не помышляет. Осознание того, что по их воле уже ничего не будет, пришло к гансам, когда один за другим три советских истребителя, израсходовав боезапас, совершили таран. Вражеские летчики вдруг осознали, что эти берсерки полягут все, но никто не отвернет, не отойдет в сторону, даже когда сражаться уже просто нечем.

Около двух дюжин самолетов к кораблям эскадры все-таки прорвались, их было слишком много, чтобы остановить всех. «Смоленск» и эсминцы на скорости более тридцати узлов шарахались в стороны, выписывая координаты. Зенитные орудия выпускали в небо целый шквал стали, прорваться сквозь который было очень сложно, но вражеские пилоты тоже были умелыми и храбрыми воинами и не собирались упускать свою добычу. Идущих у самой поверхности моря торпедоносцев хорошо прищучили «сушки». Вражеские самолеты шли плотным строем, поэтому по ним сначала отработали РСами с неконтактным взрывателем, потом подключили авиапушки. А по тем, кто все-таки прорвался, работала корабельная артиллерия. В результате «Смоленск» получил итальянскую торпеду в левый борт, на расстоянии около пятидесяти метров от носа. Прямых попаданий бомб в палубу также не было, только две 250-кг бомбы в борт и несколько близких взрывов. Попаданий в эсминцы не было, лишь близкие разрывы, но тоже без фатальных последствий для кораблей. После третьего по счету тарана наступательный порыв у противника вдруг иссяк, немцы сдулись и повернули обратно, а из итальянских машин Северов не увидел ни одной, хотя, скорее всего, просто не заметил. Саднило правую ногу: пуля или осколок прошли по икроножной мышце под коленом. Был прострелен левый бок, опять левый! Но пониже диафрагмы, судя по ощущениям, кишки не задеты, ерунда. Еще раз прилетело по скуле, тоже по касательной. Ладно, не новый и был! Шрам от прошлого ранения не сильно заметен, да и не женщина, в конце концов. Олег попытался считать свои самолеты, но бросил. Во-первых, не все были рядом. Во-вторых, накатила такая усталость, что мысли путались. Но Северов видел, что авианосец горел. Радио не работало, поэтому спросить, что и как, не было никакой возможности. Но, облетев «Смоленск», полковник понял, что крена нет, палуба цела, можно садиться. Топливо еще было, поэтому Олег принялся нарезать широкие круги, высматривая плавающих летчиков из сбитых машин и контролируя посадку своих ребят. Он видел, как некоторые сильно поврежденные машины просто сваливают за борт, если внизу пожар, то тащить их на главную палубу нет возможности. Пока он летал, с пожаром, похоже, начали справляться. Огонь уже не пробивался, дым сначала стал гуще, потом, наоборот, ослабел. Наконец в небе не осталось ни одного самолета, и Северов стал заходить на посадку. Мотор обрезал, когда до края полетной палубы оставалось метров сто.

«Вот дерьмо! – подумал летчик. – Похоже, лимит везения исчерпан, не дотяну».

Вдруг мотор заработал, и «головастик» немного подскочил вверх, затем мотор снова встал, теперь уже окончательно, но этого хватило, и истребитель, подломив правую стойку шасси, поехал на боку, разворачиваясь и явно нацеливаясь протаранить островную надстройку. Но повезло еще раз: крюк все-таки зацепился за трос, самолет еще не успел развернуться хвостом вперед, палубная команда сразу залила все пеной и сноровисто вытащила Северова из кабины.

Общий итог был такой. Из двадцати восьми истребителей вернулось на авианосец семь, но погибли только пять пилотов. Что самое удивительное, таранивший «Дорнье-217» с управляемой бомбой Женька Цыплаков остался жив и даже имел все шансы вернуться в строй. При разрушении самолета он удачно вывалился из кабины и сумел открыть парашют. Сам он, правда, этого не помнил, но факт остается фактом. Шестнадцать летчиков выловили из воды, семеро были тяжело ранены, шесть легко, и только трое везунчиков отделались царапинами и ссадинами. Владлен Железнов в воздушном бою ранен не был, приводнился удачно, но недалеко от него плюхнулся сбитый фриц, который в боевом угаре принялся стрелять в него из пистолета. Влад прекрасно стрелял и продырявил немцу голову со второго выстрела, хотя расстояние было метров пятьдесят. И надо же, уже поднявшись на борт эсминца, запнулся и приложился о какую-то перекрученную близким взрывом конструкцию, поставив роскошный фингал под левый глаз. Из восемнадцати экипажей «сушек» выжили двадцать человек, село шесть машин. Правда, за борт ушли четыре «головастика» и три «сухарика». Так что на авианосце осталось всего три истребителя и три бомбардировщика в более-менее приличном состоянии. Но это было уже неважно, эскадра прорвалась. К охраняемым кораблями Черноморского флота линкорам пробились всего семь самолетов: два торпедоносца и пять бомбардировщиков. Торпеды были сброшены далеко и прилично промахнулись. Прямых попаданий бомб не было, зафиксировано лишь два близких разрыва.