Книга В Обители Крыльев - Мари Бреннан

Возможно, в этот момент некоторые из читателей спросят: «А как же Рузд?» Да, в ней я действительно нашла родственную душу, не укладывавшуюся в рамки общественных норм в той же мере, что и я: знание архаичного языка и хоть какое-то умение читать для ее пола весьма нетипичны.

Одним словом, вот что представляли собой мужчины-дракониане, а Абарз был главным их представителем. За время моего пребывания в доме старейшин он часто беседовал со мной и причины сему объяснил вполне откровенно.

– Как с тобой ни поступят в итоге, – сказал он, – все это нужно записать и сохранить в назидание потомкам.

– Что ж, тогда остается надеяться, что в ваших хрониках не окажется записи: «Такого-то года такого-то дня человеческой женщине отрубили голову».

Абарз рассмеялся, и после этого разговора общаться с ним сделалось легче. Однако не стал он и утверждать, будто страхи мои беспочвенны… поскольку оба мы понимали: это вовсе не так.

* * *

Установление новых дипломатических отношений – дело в любых обстоятельствах непростое. Теперь, если угодно, представьте себе, что трудность его усугубляется не только языковыми затруднениями, но и дипломатической некомпетентностью посла. Казалось, переговоры будут тянуться до начала будущего столетия!

Самым мучительным, спорным вопросом для нас было: что делать дальше? Успешный контакт с одним человеком – это прекрасно, однако то был лишь первый шаг на долгом, опасном пути. Я, как могла, подготовила почву, описав старейшинам обстановку во внешнем мире (только на эту тему даже без трудностей в общении мог бы уйти целый год, но я строго держалась в рамках самого основного). Все эти разговоры должны были донести до них одну фундаментальную мысль: как бы они ни решили поступить со мной, новых контактов не избежать. Если по обе стороны Мритьяхайм вострят друг против друга штыки самые сильные армии мира, рано или поздно кто-то из их разведчиков да доберется до Обители – причем, вероятнее всего, он будет вооружен. Когда же это случится…

После того как мы научились предохранять от распада и применять в промышленности драконью кость, судьба драконов многие годы внушала мне нешуточные опасения. Однако в сравнении с ними сей новый страх был все равно что Великий Порог рядом с сосульками на карнизах окрестных домов. Дракониане столь малочисленны, что истребить их не составит никакого труда.

К тому же, как бы мне ни хотелось думать, будто я ошибаюсь, я прекрасно понимала: вероятность такого исхода весьма велика. Волею экстраординарных обстоятельств сама я смогла увидеть в сестрах разумных существ, а не жутких чудовищ, но многие ли из нас сумеют сдержаться и преодолеть влияние первого впечатления?

Кроме этого, любой план, не подразумевавший моего заточения или казни, требовал, чтоб и старейшины увидели во мне разумное существо, а не жуткое легендарное чудище. Немало времени провели мы в дискуссиях об истории Низвержения, где я ссылалась на знания человечества, складывавшиеся в картину восстания, поднятого людьми в ответ на произвол жестоких тиранов. Основной спор шел не о фактической стороне Низвержения (хотя в этом скверное знание Писания подводило меня не раз и не два), а о его причинах, и продолжался, пока у меня не разболелась голова. В итоге я совершенно выбилась из сил и сказала:

– О, какая, в конце концов, разница? Не сомневаюсь: в те времена были и добрые дракониане, и злые люди. Но все они тысячи лет как мертвы. Что бы они ни думали, что бы ни сделали, это не так уж важно. Куда важнее другое: что все мы думаем, что будем делать сейчас.

– Человеческая женщина права, – сказала прочим старейшинам Тарши. – Если не отложить этот вопрос до лучших времен, мы еще тысячу лет ни до чего не договоримся.

Абарз недовольно заворчал – его душа ученого жаждала установить истину, но совет, к немалому моему облегчению, согласился с Тарши, и мы двинулись дальше.

В одном отношении пребывание в гостях у старейшин, определенно, пошло мне на пользу: так хорошо я не питалась с самого отъезда из Видваты. Старейшины получали со всех деревень Обители нечто вроде налога, и, хотя вся эта пища была сушеной, копченой или иным способом заготовленной впрок (свежей еще следовало подождать), разнообразие блюд не шло ни в какое сравнение с тем, чем меня потчевали у Шу-ва и в доме сестер. Признаться, я уничтожила весь их запас неких сушеных ягод, которые полюбила в тот же миг, как впервые попробовала: обладавшие теми же свойствами, что и плоды цитрусовых, ягоды эти весьма способствовали улучшению моего здоровья. Невольно приходит в голову, что это также способствовало и успеху моих дипломатических стараний, так как ослабевший от недоедания посол – зрелище отнюдь не впечатляющее.

Я позаботилась прогуляться в саду с каждой из девяти старейшин, начиная с Седжит – с той, что при первой встрече пыталась осмотреть мои зубы (и хорошо, что мне хватило духу этому воспрепятствовать: в огромных количествах поедая те самые ягоды, я избавилась от цинги ценою лишь одного зуба, но там, в Имсали, моя ротовая полость выглядела просто безобразно). Намного превосходившая прочих старейшин в любознательности, Седжит относилась ко мне благосклоннее остальных, тогда как, к немалому моему удивлению, полной ее противоположностью в этом смысле оказалась Урте, самая младшая из девяти. Что ж, косность во взглядах и закрытость для новых идей среди стариков – не редкость, однако сие справедливо далеко не всегда. По-видимому, Урте, не только самая младшая, но и совсем недавно принятая в совет, полагала необходимым явить сородичам твердую приверженность драконианским традициям.

– А что твои сестры? – спросила однажды Седжит. – Их уже нет в живых?

– У меня их никогда не было, – с негромким смехом ответила я. – Пожалуй, в этом я – полная противоположность драконианкам: одна среди множества братьев. Но мать моя, хвала солнцу, рожала всех нас не группами, а поодиночке.

Раз в жизни перенесшая роды, я неизменно вздрагивала при одной мысли о двойне, не говоря уж о тройне либо о четверых.

Разговор о братьях был бы вполне безобиден, однако Седжит продолжала расспрашивать о моей семье, что неизбежно вело к мыслям о тех, кто мне дороже всего: о Сухайле, о сыне и об остальных, навсегда вошедших в мою жизнь – кто с личной стороны, кто с профессиональной. Поначалу я изо всех сил сдерживала дрожь в губах, но вскоре подумала: а стоит ли? Быть может, пусть дракониане увидят, что и люди способны чувствовать?

Тот день, когда нас накрыло лавиной, остался далеко позади, и теперь я вполне могла говорить о любимых, не ударяясь в слезы, как прежде. Наоборот, подобные беседы придавали сил и решимости добиться цели: в Обители день ото дня становилось теплее, и каждый из этих дней приближал возможность подняться на седловину между Че-джа и Гьяп-це. Упорное желание воссоединиться с Сухайлом и остальными близкими и друзьями тесно сплеталось с упорным желанием помочь драконианам, и оба чувства крепли, разгорались сильнее с каждым днем.

Дабы я смогла изложить совету свое видение дальнейшего пути без заминок, мы с Рузд трудились полночи. На следующее утро я попросила старейшин о встрече в саду, сказав, что сии материи – для солнца, а не для подземелья (последнее было местом не-деяния, вдумчивых размышлений, предварявших решения, я же хотела подтолкнуть совет к действию).