Книга Неаполитанская кошка - Анна Дубчак

Скорее, я просто жалела его. И эта моя жалость была связана с тем, что в глубине души я все-таки верила в то, что Миша меня любит.

Получалось, что разумом я отвергала это, не верила в его искренние чувства ко мне, а сердце подсказывало мне, что это любовь. Ну а если уж и не любовь, то точно такая же человеческая жалость и нежность к женщине, которая тебе нравится и которая притягивает к себе своей вдовьей незащищенностью и доступностью.

— Проходи, Гена, в гостиную! Сейчас цветы в воду поставлю, и будем пить чай.

— Вот, как знал, — сказал, как-то странно кланяясь и чувствуя себя неуверенно в моем доме и в моем присутствии, Гена, доставая из-за пазухи коробку конфет.

Да и конфеты были дорогие, я узнала французские шоколадные трюфели «Cemoi».

Вот интересно, подумала я, расправляя цветы в вазе и вдыхая их сладковато-пряный аромат, это действительно свидание, или же он приехал с каким-то предложением, вопросами, информацией, связанной с красной таблеткой?

Быть может, какой-то ушлый эксперт, разобравшись, что представляет собой этот наркотик, и понимая, какую пользу можно выгадать, выпытав у меня, где производят подобные таблетки, хочет со мной встретиться и поговорить.

Может, это он, эксперт, и купил дорогой шоколад для меня с каким-то дальним прицелом, а Гену послал в качестве переговорщика?

Вот такие странные мысли роились в моей голове, когда я уже расставляла чашки на столе и мило улыбалась моему гостю. Что еще интересного и удивительного принесет мне этот нескончаемый день?

Оставалось всего лишь несколько минут до того, как я узнаю правду о таблетке.

И надо же было такому случиться, что не успела я разлить чай, как раздался просто шквал трелей звонка, кто-то очень хотел меня увидеть этим вечером.

Гена посмотрел на меня, как бы желая спросить, кто это и что делать.

— Предполагаю, что это мой жених, с которым мы сегодня серьезно поссорились. Причем так, что я отказала ему.

— Если хочешь, я его встречу или, наоборот, провожу.

Хоть Гена и был следователем, но выглядел как-то неуверенно, словно и сам испугался. Хотя его страхи, конечно же, были не профессионального, а личного характера. Он явно побаивался моего жениха.

— Ты оставайся здесь, а я пойду поговорю с ним, — сказала я, набросила на плечи кофту и отправилась к двери. — Да так поговорю, что он забудет сюда дорогу.

Конечно, это был Миша. Но не на своей машине — желтый хвост такси промелькнул в проулке между домами. Он отпустил такси, уверенный в том, что останется здесь на ночь. Самонадеянный пьяный дурак.

Я подошла к воротам.

Миша стоял, как хрестоматийный отчаявшийся и запутавшийся в жизни любовник — держа бутылку коньяку в одной руке, другой придерживаясь за прутья решетки. Не сказать, что он был так уж сильно пьян, скорее просто хотел себя таковым показать, вот, мол, смотри, до чего ты меня довела.

— Открой, Зоя. Открой, я хочу увидеть, кто у тебя, кто приехал к тебе на этом «сарае»… — Он имел в виду скромный старенький «Фольксваген» Зотова, припаркованный перед воротами.

— Миша, я тебе уже все сказала. К тому же ты пьян, а с пьяными и вовсе бесполезно разговаривать.

Вот что значит не любить — мое отношение к Мише менялось в зависимости от моего настроения, и я с легкостью могла уже завтра забыть о его существовании. Вот просто стереть его из памяти, и все.

Другое дело, когда любишь и когда подчиняешься мужчине во всем. Как заколдованная. Как последняя дура.

— Я был не прав, Зоя. Прости меня… Подойди сюда, я должен тебе кое-что рассказать. Это важно.

— Хочешь рассказать мне, зачем тебе этот брак? Зачем тебе тридцатисемилетняя вдова, долгие годы оплакивающая своего погибшего мужа, в то время как ты, свободный мужчина, к тому же на три года младше, мог присмотреть для себя какую-нибудь юную прелестницу и жениться на ней. Ты хочешь мне признаться в своих истинных чувствах ко мне?

Освещенный фонарем, во всем светлом, но какой-то помятый, уставший, Гольдман отхлебнул коньяку и прижался лицом к прутьям ворот. Его щека уперлась в чугунную лилию узора.

— Это я, я видел его тогда в Лондоне, понятно? Я! И я сделал несколько снимков… Давно хотел тебе показать, чтобы ты так уж не убивалась по нему.

— Почему же ты тогда не подошел к нему? Не поговорил?

— Он сделал вид, что я обознался, он сказал мне что-то на английском, но так быстро, что я не успел уловить смысл сказанного, а потом схватил свою шляпу и вышел быстрым шагом из этого кафе.

— Но даже если это и так, то что с того?

— Да он бросил тебя, понимаешь! Он украл тебя у меня. И я никак не мог взять в толк, чем же он тебя так примагнитил. Что в нем особенного? Быть может, он в постели какой-то особенный?

— Прекрати, — зашипела я, готовая просунуть руку между решетками и расцарапать ему лицо. — Прекрати немедленно, слышишь?

— Его и дома-то никогда не было, он постоянно врал тебе, что играет в карты, а сам в это время… Да ты ничего же, ничего не знаешь! И если я тебе сейчас не расскажу, никогда и не узнаешь, какой образ жизни вел твой обожаемый Алекс!

Тут он как-то гадко расхохотался, как умеют это делать пьяные.

Я снова почувствовала тошноту.

По-хорошему, надо было возвращаться в дом, но мне хотелось услышать то, что приготовил мне напоследок ненавидящий Алекса Гольдман. Сложится ли после его рассказа в картинку россыпь неаполитанских пазлов, рассыпанных в моей голове?

— Что такого делал Алекс? О чем ты хочешь мне рассказать?

— Они со своим другом Аликом Банком построили свою лабораторию, понятно? Алекс врезал по морде одной сволочи, одному профессору, который много лет терроризировал его, подставлял разными способами, просто-таки выдавливал из проекта, за который сам Селиванов получил грант… Да ты себе даже представить не можешь, о какой сумме там шла речь!

— Я не понимаю… Кто кому и за что врезал?

— Твой Алекс вместе с Аликом изобрели один препарат, вернее, работа была уже практически завершена, и нужны были деньги, чтобы продолжить опыты… Они заявили о своем изобретении на научном совете, подготовили всю документацию, чтобы выдвинуть свое исследование на грант, и тогда Селиванов решил войти с ними в долю. Он сказал, что у него есть связи, что он поможет, но при определенном финансовом условии, он потребовал пятьдесят процентов этой суммы… Знаешь, вот это уж точно тебе не надо знать, все эти подробности. Важно то, что Селиванов заставил их переоформить документы, и все они оказались подписаны им одним, и он-то получил грант. После чего пригласил к себе Алекса с Аликом и предложил им продолжить работу над этим препаратом, но официально автором будет он один, Селиванов. Вот тогда-то и произошла эта драка, и Алекс врезал ему, сломал нос. Селиванов подал заявление сначала в полицию, затем в прокуратуру, ну и другие инстанции, где доказывал, что Валентинов украл какие-то его разработки… Он действовал весьма решительно и нагло, впрочем, как и привык. У него институт, лаборатории, деньги, проекты, молодые ученые, которые смотрят ему в рот и делают за него всю работу. Валентинов с Банком давно уже подумывали о создании собственной лаборатории, но дело-то не только в помещении и оборудовании… Можно без проблем создать свою научно-исследовательскую лабораторию, заниматься исследовательской работой, проводить опыты, эксперименты, создавать новые препараты, можно даже наладить сотрудничество с зарубежными учеными, но фактически лаборатория как бы есть, а де-юре — нет. А куда без документации? К тому же эта лаборатория должна быть где-то зарегистрирована… У Валентинова и до этого было запатентовано много препаратов, его много лет занимала проблема свертывания крови, и он, я точно знаю, продавал свои изобретения за границу, получая какие-то небольшие деньги. Они с Банком нашли и помещение, и закупили кое-какое оборудование, а тут эта история с Селивановым, было заведено уголовное дело… Валентинова могли посадить.