Книга Ловушка для вершителя судьбы - Олег Рой

– Всю жизнь насмарку! – орал он в полный голос в пустом доме. – Зачем мне все это, эти книги, эта слава, заберите от меня этот груз, верните мне мое!

Но что такое было это мое, он и сам не знал.

Паук в мертвом камине уже привык к подобным сценам и, не обращая внимания на человека, нетвердо стоящего на ногах, продолжал плести паутину.

– И ведь писал-то всегда как из-под палки! Словно кто-то стоял надо мной и заставлял, заставлял, заставлял…

Раздался бой часов, пожалевших человека и вступивших с ним в короткий диалог.

– Ладно, пишут многие. Вот Борис… Но у него потребность, он делает это для себя и складывает свои рукописи стопками в стол. Значит, ему так надо. Он не может без этого. А мне, мне-то зачем? – Алеша вдруг отчетливо вспомнил Нику, радость в ее глазах, когда он сообщил, что по его книге известный режиссер хочет снимать кино.

– Не отсюда ли все началось? – застонал он. – Возомнил себя великим писателем. Вознесся…

Он постоянно истязал себя подобными воспоминаниями и находил в этом необъяснимое удовольствие.

Алексей вновь посмотрел на ряды книжных полок. Усмехнулся. Ему вдруг показалось, что все его сочинения живые. Книги с его именем на обложке стояли тихо-тихо, словно боялись заплакать от обиды. Они, возможно, и не согласились бы со своим автором – среди них были очень приличные повести и романы, недурны были и небольшие рассказы. И уж в каждой из книг можно было найти такие замечательные куски, такие яркие и живые образы, что даже классики, чьими именами пестрели соседние полки, позавидовали бы этим прекрасным художественным находкам. Но Алексею почему-то не было от этого легче, и он продолжал травить себя сомнениями.

Вялая муха, невесть откуда взявшаяся в доме, вылетела из какого-то угла и забилась о стекло. С негодованием оттолкнулась от оконной рамы и, перевернувшись в толчке на спину, упала на лист бумаги, белевший посередине стола. «Одиночество» – было выведено на листе. Две жирные линии под словом – вот и все. Муха взлетела и вернулась к окну, снова и снова пытаясь пробиться сквозь стеклянную преграду.

«Вот так и я, – подумал Алексей. – Не вырвусь никак из замкнутого круга». Он до отказа повернул шпингалет, распахнул во всю ширь окно. В комнату ворвалась волна прохладного воздуха. Муха то ли от усталости, то ли от страха никак не могла осознать, что путь свободен. Алеша попытался ей помочь, взял со стола газету и подтолкнул в нужную сторону, но попытка оказалась неудачной: от неловкого движения крылышко насекомого завернулось под каким-то неправильным углом и сломалось. Алексею стало ясно, что муха больше не сможет взлететь.

– Черт! – Он рассердился на себя и на муху.

А та сидела, притихшая, растерянная, не понимая, как же теперь, без крыла, ей жить дальше. «Хлоп!» – и удар газетой разом решил все сомнения мухи. И человека. Который спрятал лицо в ладонях и готов был разрыдаться от жалости – то ли к ней, то ли к себе. Несчастное насекомое, одиночество, неуют холодного дома, слишком большого для единственного человека, неумолимо приближающаяся осень, а следом за ней – холодная зима, угнетающе затяжной период творческого застоя – все это переплелось в большой клубок и представляло одно большое несчастье, которое жило в Алексее уже давно.

И снова понеслись по кругу воспоминания. Как давно он начал падать в пропасть? Может, это началось с уходом Риты и детей, когда большой дом враз опустел, угнетая пустыми и тихими комнатами? Может, несчастье случилось с ним раньше, когда он развелся с Никой? Когда предал Оленьку? А может, еще раньше?

Может, не нужно было уходить из бизнеса? Ведь ему так нравилось заниматься с машинами. У него все получалось. У него было Дело. Где все было понятно и четко: товар – деньги – товар, там он чувствовал себя в своей тарелке. А вот, поди ж ты, захотелось журавля в небе, да диковинного такого, – славы, известности. За этой птицей он когда-то бросился в незнакомый водоворот новой жизни. Алексей снова и снова спрашивал себя, зачем ему это было надо, и снова не мог ничего самому себе ответить.

Он пододвинул к себе бумагу, где под чернеющим заголовком «Одиночество» и двумя жирными чертами теперь серело пятно.

– Бедная, бедная муха, – как реквием протянул он.

Рядом лежало несколько исписанных листков. Вчера, повинуясь внезапному озарению, он заполнил их сентиментальной историей об оторвавшемся от ветки кленовом листе. Тогда процесс писания увлек его, и на душе вдруг стало так хорошо… Но вскоре это чудесное ощущение разбилось вдребезги – точно так же, как разбились купленные у деревенского предпринимателя банки. Лужи от меда и парного молока он кое-как вытер, пол вымыла приходящая из деревни прислуга – но вернуть хорошее настроение уже не удалось. Перед сном Алеша проглядел написанное за день и даже рассердился на себя – текст вышел не просто плохим, а даже ужасным. Какая-то слащавая сентиментальность, годная разве что в детскую книжку. Но Алексей Ранцов никогда не писал детских книг. Он даже хотел порвать страницы с историей о листочке, но в последний момент его точно что-то остановило.

Сегодня он снова перечитал написанное, но уже гораздо спокойнее. Да нет, не так уж плохо, как ему показалось вчера. А затем взял ручку и снова неожиданно для себя самого принялся писать – на том самом листе, где нашла свое последнее пристанище муха. И сегодня, как и вчера, Алексей испытывал давно забытое ощущение – вот так он когда-то очень давно исписывал целые тетради, а с появлением компьютера забыл, как выглядит собственный почерк.

Родившаяся вчера вечером забавная и трогательная миниатюра о кленовом листочке превратилась в целый сюжет. Он старательно выводил букву за буквой, словно выполнял школьное упражнение, прорисовывая все завитки, нажимы и тонкие линии. Он писал крупно, увеличивая размер букв раза в два по сравнению со своей прежней манерой. От такого письма строчки быстро заполняли пустое пространство; вот уже и серое пятно от бедной мухи осталось позади, и заголовок с двумя жирными линиями казался стремительно удаляющимся берегом, а он все писал, писал. Все дальше и дальше уплывая от этого берега к недостижимому горизонту.

«Когда за дверью раздался звонок, хозяин дома пошел открывать не сразу – ведь он никого сегодня не ждал. Вообще-то он и вчера никого не ждал, и позавчера… Он уже давно жил одиноко. Но звонок повторился, теперь уже настойчивей. Левая тапочка никак не хотела вылезать из-под кресла, и ему пришлось приложить усилия, чтобы ее оттуда достать. Пока он шел ко входу, звонок все не унимался.

– Кто? – спросил он срывающимся от долгого молчания голосом и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь.

На пороге стояли те, кого он совсем не ждал, но кого уже очень давно так хотел видеть…

– Господи! – задохнувшись от неожиданности, сказал человек. – Вы?!

– Мы, мы! – закричали у порога. – Ты не рад?!

– Я не рад? Да я так рад, что готов просто умереть от счастья!»

Закончив, Алеша отложил исписанный лист и, зябко поведя плечами, вышел из комнаты. Давно перевалило за полдень, а он еще до сих пор не завтракал.