Книга Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маяковский тем временем готовился к очередному зарубежному вояжу.
Пётр Незнамов писал:
«Жизнь из него била ключом, он везде успевал в эти годы и, несмотря на то, что много ездил, по верному замечанию Льва Никулина «был неотделим от московского пейзажа». Он выступал в Политехническом, в Доме печати, в Большом зале Консерватории, в крупнейших клубах».
И добавим: писал одну поэму за другой.
20 сентября Есенин вернулся из Тифлиса в Баку. Там его начал опекать второй секретарь ЦК компартии Азербайджана Пётр Иванович Чагин (второй в республике человек после Сергея Мироновича Кирова), бывший по совместительству ещё и редактором газеты «Бакинский рабочий». Вот его воспоминания о той поре:
«…я пожурил Есенина за то, что он так поздно приехал, ведь 20 сентября – священный для бакинцев день памяти 26 комиссаров. И если бы приехал дня на два раньше, он мог бы дать в юбилейный номер стихи. Есенин ещё в Москве признавался мне, что тема гибели 26 комиссаров волнует его.
Быстро договорились поправить дело и поместить есенинские стихи по горячему следу в ближайшем номере газеты. Но их ещё нет в природе. Как же быть?
Я вооружил Есенина материалами о 26 бакинских комиссарах. Недостатка в них в Баку не было… Есенин жадно набрасывается на эти материалы и запирается в моём редакторском кабинете.
Под утро приезжаю в редакцию и вижу: стихи «Баллада о двадцати шести» на столе… В ближайшем номере от 22 сентября «Баллада о двадцати шести» была напечатана в «Бакинском рабочем»».
В этой поэме запоминались слова, славившие коммунизм и коммисаров:
Есенин в тот момент продолжал рваться в Персию, о которой ему столько раз и очень красочно рассказывал Яков Блюмкин. О том, как отнеслись к этому желанию поэта бакинские власти – Илья Шнейдер:
«Баку действительно всё сделал, чтобы поездка эта осуществилась, но С. М. Киров, возглавлявший тогда ЦК Азербайджана, отсоветовал Есенину ехать. Говорили, что Сергей Миронович сказал Есенину: «В Европе возле вас был близкий человек, а тут вы будете один…» – и упомянул о трагическом конце Грибоедова в Персии».
И в Персию Сергей Есенин не поехал.
А через месяц (20 октября) тифлисская газета «Заря Востока» опубликовала стихотворение Маяковского о тех же двадцати шести. Начиналось оно так:
Стихотворение состояло из семи небольших главок, в которых рассказывалась история расстрела двадцати шести Бакинских комиссаров. Завершался рассказ предсказанием, сколько в грядущем будет на Кавказе комиссаров:
Поэт-лефовец Николай Асеев в 1924 году тоже откликнулся на это событие, написав поэму «Двадцать шесть», которую искусствоведы до сих пор считают «типичным примером агитационной лирики в стиле Маяковского».
В октябре на обложке двадцать первого номера журнала «Красный перец» был помещён рекламный фотомонтаж художника Николая Куприянова, сопровождавшийся текстом Владимира Маяковского:
Обратим внимание, что писал эти строки человек, чья «семья» продолжала очень сильно нуждаться в жилплощади.
Той же осенью Владимир Маяковский закончил сочинять поэму, которая казалась ему тогда очень важной и наиболее значимой для страны Советов. 3 октября он заключил на неё договор с Госиздатом.
А Корнелий Зелинский опубликовал статью «Конструктивисты-поэты», в которой вновь написал об их дружбе с лефовцами:
«Группа вступила в соглашение с «Лефом». Руководители группы Корнелий Зелинский и Илья Сельвинский примут участие в редакционной работе «Лефа»».
Ещё летом 1924 года Сергей Есенин напечатал небольшое стихотворение «Ленин» (отрывок из так и не появившейся поэмы «Гуляй-поле»), где были бравшие за душу слова:
Так точно, так образно и так пронзительно, пожалуй, больше никому не удавалось описать то, что произошло с Россией после октября 1917 года. К этому описанию Есенин добавил и облик «сурового гения» – Ленина, «с лысиною, как поднос». Стих завершался словами:
Даже в наши дни, читая эти строки, удивляешься, как такое могла пропустить большевистская цензура? Впрочем, одно четверостишие из этого стихотворения к печати всё-таки не допустили:
