Книга Горький квест. Том 3 - Александра Маринина

Она умолкла и стала смотреть в окно, уйдя в собственные мысли. Но мне хотелось продолжить разговор о скуке, и пришлось вернуть Полину к теме.

– Да, они не знают скуки, они не понимают, что это такое, и это, конечно же, прекрасно, – продолжила она. – Но они и не знают, что такое «просто думать». Копаться в своих мыслях, обдумывать собственные ощущения, прислушиваться к ним, пытаться понять, откуда они взялись и почему они именно такие, а не другие… Для этого нужен покой и свободное время, а у теперешней молодежи нет ни того, ни другого.

– Нужно еще кое-что, – заметил я. – Нужно понимание того, что все вышеперечисленное необходимо и полезно. Если будет понимание, то найдется и время, и спокойная обстановка. Вилен наблюдает за Артемом и говорит, что мальчик каждый день подолгу лежит на диване, закрыв глаза и закинув руки за голову, и просто думает. Потому что понимает, что это необходимо.

– Артем у нас тут один такой. Все остальные – любители смотреть и слушать, но не любители обдумать. Так вот, по поводу Марины: ей в голову со всех сторон поступает информация, как бы это сказать… м-м… гламурного толка. Ну, вы понимаете, что я имею в виду, правда?

– Конечно.

– Оценить ее критически девушка не в состоянии. Но все, что в этой информационной куче имеется, кажется ей невероятно важным и необсуждаемо правильным. Если в потоке информации появляется хоть малейший зазор, Марина использует его для дополнительного получения информации именно этого плана, а не какой-то другой. Иными словами, о жизни вне гламура она ничего не знает и знать не хочет, потому что это кажется ей не важным. И вдруг в потоке образовалась огромная дыра. Ничем не восполняемая и не затыкаемая. Первые пару дней девочка маялась и страдала, это было очень заметно, да она и не скрывала. Ныла, злилась, грубила мне. Но мозгу же не прикажешь, он живет по своим законам. Хочешь ты, не хочешь – а голова работает сама по себе. Оказавшись в пустоте, Марина начала понемногу присматриваться к жизни, к людям, к собственным чувствам и мыслям. И заметила Эдика.

Я недоверчиво покачал головой.

– Мне всегда казалось, что такая внезапная сильная влюбленность – это чистая химия. Одно дело, когда человека давно знаешь, хорошо изучил, уважаешь его, ценишь какие-то качества в нем, и совсем другое – когда вот так, сразу… Вилен наблюдал, как они начали разговаривать в очереди в один из первых дней. По его мнению, между ними сразу искра пробежала, ведь так по-русски говорят? И еще он был уверен, что Эдуард почувствовал эту искру сразу же, а Марина вроде как ничего не поняла в первый момент, но уже отреагировала.

– Вероятно, так и было, – согласилась Полина. – Насколько я могу судить по ее поведению дома.

– Но если все дело в химии, а не в сознательном выборе, то какое отношение к этому имеет скука?

– Возможно, я ошибаюсь, но для того чтобы почувствовать эту самую химию, нужно иметь свободный кусочек души и мозгов. Я имею в виду: свободный от гламурной мифологии, в которой все параметры самца, пригодного к употреблению, жестко структурированы и выдаются за единственную достойную цель. Покуда голова забита этой дурью, никакая химия сквозь нее не пробьется. Девочка что-то такое почувствует, вроде как настроение поднялось, потом испортилось, потом снова поднялось, вроде как на душе смутно, волнение какое-то непонятное, но на этом все и закончится, если она в своих внутренних движениях изначально не сориентирована на любовь. Знаете, Дик, я ведь только здесь поняла, что скука – величайший двигатель человечества. Раньше было принято шутить, что двигатель технического прогресса – лень, и если продолжить эту мысль, то можно утверждать, что двигателем мысли является скука.

– Да, я слышал такую шутку. Вы считаете, что люди начинают глубоко задумываться о чем-то, когда им скучно и нечем больше заняться?

– Полагаю, в большинстве случаев – да. Если человек занят с раннего утра до поздней ночи трудами и хлопотами, то у него не остается ни времени, ни сил на то, чтобы просто думать. Осмысливать окружающую действительность. Наблюдать. Делать выводы. Познавать мир. Получать новые знания. Даже потребность такая зачастую не появляется. Так вот Марина, как мне кажется, пала жертвой этой самой скуки. Поскольку больше все равно заняться нечем, она полностью отдалась новым ощущениям и переживаниям. Но, насколько я понимаю, вашими правилами это не возбраняется?

– Ни в коей мере, – заверил я Полину. – Все должно развиваться так, как оно было в жизни. Ведь в советское время подобные отношения юных девушек и взрослых мужчин допускались?

– Сплошь и рядом. Разумеется, они не очень-то поощрялись, но в реальности существовали повсеместно, а в научном мире были не просто нормой, а просто-таки показателем успешности. Если мужчина – доктор наук и при этом не спит с молоденькой аспиранткой, то это как будто и не настоящий доктор наук. Союзы преподавателей со студентками тоже постоянно имели место. Начальники и секретарши – то же самое. Марина теперь все свободное время проводит в медпункте у Эдика.

– И…?

Полина глянула на меня с иронией, но тепло и дружелюбно.

– И. Я жестко потребовала от девочки соблюдения приличий. Когда утром я просыпаюсь, она должна быть дома. А уж в котором часу она вернулась, меня как бы не касается, то есть предполагается, что я легла спать в полночь или чуть позже, а она пришла минут через пять после того, как я уснула.

– А как на самом деле? – живо поинтересовался я.

– На самом деле она приходит без четверти пять. Я в это время уже не сплю, но еще лежу в постели и все отлично слышу. Скука пошла Марине на пользу.

– А если Эдуард разобьет ей сердце?

– И пусть. Разбитое сердце – прекрасный опыт для молодой девицы. Люди, не имеющие подобного опыта, становятся пресными и скучными.

Полина лукаво посмотрела на меня, отщипнула вилкой кусочек творожной запеканки, отправила в рот. Сметана в фарфоровой соуснице стояла перед ней нетронутой. Эта дама действительно очень заботилась о сохранении своей тонкой талии.

– Я кажусь вам циничной и злой, да?

– Ну, с возрастом все мы становимся циниками, – возразил я. – Это нормально.

– Значит, с тем, что я злая, вы не спорите, – задумчиво констатировала актриса. – Жаль.

Я подумал, что представился вполне удобный случай спросить ее о Виссарионе.

– Полина, дорогая, я ни в коем случае не считаю вас злой, но тем не менее не могу не отметить, что между вами и Виссарионом не все ладится. Я прав? Вы его не любите?

Глаза Полины внезапно вспыхнули, красиво очерченные губы стали суше и тоньше.

– Хотите правду?

Я кивнул.

– Я его ненавижу. И всех таких, как он, ненавижу. Поэтому не принимаю участия в домашних спектаклях, которые он проводит с Ирочкой. Думаете, мне не хотелось? Еще как хотелось! Но я вынуждена была отказаться, чтобы не проводить время в его обществе сверх необходимого сугубо по работе. Я всегда ненавидела это партийно-комсомольское вранье, лицемерие, демагогию, а Вася для меня – живое олицетворение всего этого. Комсорг-парторг, будь он неладен! И ведь даже не стыдится в этом признаваться, размахивает своим прошлым, как знаменем.