Книга Бог не любовь. Как религия все отравляет - Кристофер Хитченс

В самые первые месяцы этого века я посетил Северную Корею. Там, в герметичном пространстве, огороженном с четырех сторон морем или почти наглухо закрытыми границами, заключена страна, целиком посвятившая себя подобострастию. Священный долг гражданина — подданного — от восхода до заката славить Совершенное Существо и его Отца. Хвала раздается в каждом школьном кабинете. Ей посвящен каждый фильм, каждая опера, каждая пьеса. Ей отданы все телепередачи и радиовещание, а также все книги, журналы и газетные статьи, все спортивные соревнования и все рабочие места. Я, бывало, гадал, каково было бы вечно петь осанну. Теперь я знаю. Не забыли в Северной Корее и про дьявола: недремлющее зло иностранцев и неверующих сдерживается постоянной бдительностью и ежедневными сеансами ненависти к «чужим» без отрыва от производства. Северокорейское государство родилось примерно в то же время, когда вышел роман «1984», и складывается впечатление, что святому отцу нации Ким Ир Сену подарили эту книгу и попросили осуществить на практике. Но даже Оруэлл не решился написать, что рождение Большого Брата сопровождалось чудесами и знамениями, вроде птиц, что приветствовали великое событие человеческим языком. Более того, Внутренняя Партия Океании не тратила миллиарды скудных долларов во время ужасного голода, доказывая, что смехотворное млекопитающее Ким Ир Сен и млекопитающее Ким Чен Ир, его жалкий сынок, суть два воплощения одной и той же персоны. (Согласно этой версии арианской ереси, которую так осуждал архиепископ Афанасий, Северная Корея — единственное государство, возглавляемое мертвецом: Ким Чен Ир — глава партии и армии, но президентский пост навеки закреплен за его покойным отцом, что делает Северную Корею некрократией или мавзолеократией. Еще одна ипостась, и режим сделается Святой Троицей.) О загробной жизни в Северной Корее не говорят, поскольку побег в любом направлении строго воспрещается, но при этом никто и не утверждает, что Кимы будут властвовать над тобой и после твоей смерти. Тем, кто изучает Северную Корею, очевидно, что она представляет собой не крайнюю форму коммунизма (он почти не упоминается посреди экстатических восхвалений), но, скорее, изощренную профанацию конфуцианства и культа предков.

Когда я уезжал из Северной Кореи со смешанным чувством облегчения, гнева и жалости, остроту которого помню до сих пор, — я уезжал не только из тоталитарного, но также из религиозного государства. С тех пор мне довелось общаться со многими из тех, кто храбро пытается подорвать эту бесчеловечную систему изнутри и снаружи. Признаюсь сразу, что среди храбрейших противников режима есть христиане-фундаменталисты. В недавнем интервью один из этих мужественных людей честно рассказал, как нелегко было проповедовать идею спасителя полуголодным, запуганным одиночкам, сумевшим сбежать из своего тюремного государства. Есть что-то слишком знакомое, говорили они, в речах о непогрешимом, всемогущем избавителе. Им бы для начала вполне хватило миски риса, маленького окошка в мир открытой культуры и передышки от уродливой религии принудительного энтузиазма. Те, кому посчастливилось добраться до Южной Кореи или США, еще имели шанс столкнуться с другим мессией. Уголовник и злостный неплательщик налогов Мун Сон Мен, бессменный глава «Церкви Объединения» и видный спонсор американских крайне правых, является одним из покровителей шайки «разумного замысла». Видную роль в этом так называемом движении играет Джонатан Уэллс, написавший бредовый антидарвинистский пасквиль «Иконы эволюции» и никогда не забывающий именовать своего богочеловеческого гуру должным образом: «Отец». Вот трогательное признание самого Уэллса:

«Слова Отца, мои исследования и мои молитвы убедили меня, что свою жизнь я должен посвятить уничтожению дарвинизма и на этом пути последовать примеру соратников из Церкви Объединения, что уже посвятили свои жизни уничтожению марксизма. Когда в 1978 году Отец поручил мне (вместе с десятком других выпускников семинарии) поступить в аспирантуру, я был счастлив шансу броситься в бой».

Книга г-на Уэллса едва ли удостоится даже сноски в истории чуши. Однако, увидев святых «Отцов» в действии в обеих Кореях, я живо представил себе, что творилось на «Выжженной земле» в штате Нью-Йорк, когда верующие правили бал.

Религия вынуждена признать, что даже в своих самых кротких проявлениях предлагает «тотальное» решение, требующее определенной слепоты в вере, а также подчинения всех аспектов частной и общественной жизни перманентному всевышнему надзору. В условиях такого постоянного контроля и неустанной покорности, обычно подкрепляемых угрозой вечного отмщения, млекопитающие не всегда показывают себя с лучшей стороны. Конечно, свобода от религии тоже не всегда порождает идеальных млекопитающих. Взять лишь два ярких примера: Джон Бернал, один из выдающихся и наиболее просвещенных ученых XX века, свято верил в Сталина и потратил значительную часть своей жизни на оправдание преступлений дорогого вождя. Генри Меикен, автор великолепной антирелигиозной сатиры, чересчур любил Ницше и отстаивал разновидность «социал-дарвинизма», включавшую в себя евгенику и презрение к немощным и больным. Еще он питал слабость к Адольфу Гитлеру и написал преступно снисходительный отзыв на «Mein Kampf». Гуманизму есть в чем раскаиваться. Но в том-то и дело, что он может раскаяться в своих преступлениях и преодолеть их, следуя собственным правилам. Ему нет нужды сотрясать основы никакого окаменевшего мировоззрения. Тоталитарная система, какую бы внешнюю форму она ни приняла, всегда подразумевает фундаментализм и веру.

В своем непревзойденном анализе тоталитаризма Ханна Арендт отвела особое место антисемитизму не из любви к собственному племени. Представление о том, что группу людей можно приговорить — по национальному или религиозному признаку — на веки вечные без права на апелляцию было (и остается) тоталитарным по своей сути. Неслучайно Гитлер начинал с распространения этого бредового предрассудка, а Сталин в конце своей жизни стал одновременно и его сторонником, и жертвой. Однако сотни лет до них угаснуть этому вирусу не давала религия. Святой Августин откровенно смаковал сказки о Вечном Жиде и об изгнании всего еврейского народа, считая их доказательством божественной справедливости. Есть здесь и доля вины самой еврейской ортодоксии. Претендуя на «избранность» и эксклюзивный договор с Всевышним, они навлекали на себя ненависть и подозрения, а также проповедовали разновидность расизма. Впрочем, адепты тоталитаризма более всего ненавидели светских евреев, что снимает вопрос о «вине жертвы». Вплоть до XX века устав иезуитов требовал принимать в орден только тех, кто мог доказать отсутствие «еврейской крови» у нескольких поколений своих предков. Ватикан учил, что на всех евреях лежит наследственная вина в богоубийстве. Французская церковь науськивала толпу на Дрейфуса и «интеллектуалов». Ислам так и не простил «евреев» за то, что они не признали в Мухаммеде посланника небес. Религия несет ответственность за то, что ее священные книги из поколения в поколение раздували одну из самых примитивных иллюзий человечества: племенные, династические и расовые различия.

Связь между религией, расизмом и тоталитаризмом обнаруживает и другая гнуснейшая диктатура XX века, а именно подлый режим апартеида в Южной Африке. Он был не просто идеологическим подспорьем говорящего по-голландски племени в эксплуатации людей с другим оттенком кожи — он был воплощенной разновидностью кальвинизма. Голландская реформатская церковь учила, что Библия запрещает смешение белых и черных, не говоря уже об их равноправном сосуществовании. Расизм тоталитарен по своей природе: он ставит на жертву вечное клеймо и лишает ее права даже на малую толику собственного достоинства или частной жизни; он лишает ее даже элементарного права заниматься любовью, создавать семью и заводить детей с любимым человеком из «неправильного» племени; он аннулирует любовь законом… Такой была жизнь миллионов людей на «христианском Западе» уже в наши дни. Правившая в ЮАР Национальная партия, также зараженная антисемитизмом и стоявшая на стороне нацистов во время Второй мировой войны, использовала бредни церковников, чтобы оправдать собственный миф о бурском «исходе», дававший им исключительные права на «земле обетованной». В итоге африканерская пермутация сионизма породила отсталое деспотическое государство, в котором все остальные народности были лишены всяких прав, а выживанию самих африканеров угрожали коррупция, хаос и жестокость. Тогда склеротичная церковная верхушка получила божественное откровение, которое сделало возможной постепенную ликвидацию апартеида. Но это не позволяет простить то зло, что творила религия, пока была уверена в собственной мощи. Спасение южноафриканского общества от варварства и коллапса — заслуга многих светских христиан и евреев, а также многих бойцов-атеистов и агностиков из Африканского национального конгресса.